Неночь - Джей Кристофф

– Вы нас покидаете?

– Я хочу похоронить мужа в Вороньем Гнезде, в его фамильном склепе.

– Вы спросили разрешения у судьи Рема?

– Поздравляю нашего нового судью с повышением, – донна Корвере бросила взгляд на мужчину с волчьим лицом. – Ему идет плащ моего мужа. Но зачем мне просить у него разрешения на отъезд?

– Нет, ми донна, разрешение нужно не для того, чтобы покинуть город. А чтобы похоронить вашего Дария. Не уверен, что судья Рем захочет, чтобы в его подвале гнил труп предателя.

Лицо донны помрачнело, едва она осознала услышанное.

– Вы не посмеете…

– Я? – консул поднял точеную бровь. – Это желание Сената, донна Корвере. Судью Рема наградили владениями вашего покойного мужа за то, что он раскрыл его отвратительный заговор против республики. Любой честный гражданин посчитал бы это достойной платой.

В глазах донны сверкнула угроза. Она посмотрела на жмущихся к стене слуг.

– Оставьте нас.

Служанки спешно покинули комнату. Покосившись на люминатов, донна Корвере направила свой пронзительный взгляд на консула. Мие показалось, что тот заколебался, но в конце концов кивнул мужчине с волчьими чертами.

– Подождите меня снаружи, судья.

Здоровенный люминат глянул на донну. На ее дочь. Крупные руки, которые могли бы целиком обхватить ее голову, сжались в кулаки. Девочка отважно посмотрела ему в глаза.

Никогда не отводи взгляд. Никогда не бойся.

– Люминус инвикта, консул. – Рем кивнул своим людям, и, когда они удалились, синхронно стуча тяжелыми ботинками, в комнате остались только трое[12].

Голос донны Корвере пронзал, как заточенный нож – переспелый фрукт.

– Чего ты хочешь, Юлий?

– Ты прекрасно знаешь, Алинне. Я хочу получить то, что мое по праву.

– Ты уже имеешь все, что хотел. Свою ничтожную победу. Свою драгоценную республику. Полагаю, это греет тебя по ночам.

Консул Юлий посмотрел на Мию, его улыбка стала темной, как синяк.

– Хочешь знать, что греет меня по ночам, малышка?

– Не смотри на нее. Не говори с…

Голова донны дернулась от пощечины, темные волосы взметнулись рваными лентами. Не успела Мия моргнуть, как ее мать достала из рукава длинный кинжал из могильной кости, рукоятка которого была сделана в форме вороны с глазами из красного янтаря. Быстрая, как ртуть, донна прижала кинжал к горлу консула; красный след от его руки на ее лице изменил очертания, когда она зарычала:

– Прикоснешься ко мне еще раз, и я перережу тебе гребаную глотку, сукин сын!

Скаева даже не дрогнул.

– Можно вытащить девушку из грязи, но не грязь из девушки, – он сверкнул идеальными зубами и покосился на Мию. – Ты знаешь, какую цену заплатят твои близкие, если воспользуешься этим клинком. Твои политические союзники тебя бросили. Ромеро. Юлиан. Граций. Даже сам Флоренти сбежал из Годсгрейва. Ты совсем одна, красавица моя.

– Я не твоя…

Скаева отбросил стилет, и тот проехался по полу к тени под занавесками. Мужчина шагнул ближе и прищурил глаза.

– Тебе стоило бы позавидовать своему дорогому Дарию, Алинне. Я проявил к нему милосердие. Для тебя не будет подарка в виде палача. Только темница в Философском Камне и мрак длиною в жизнь. И когда ты ослепнешь во мраке, милая Матушка Время заберет твою красоту, силу воли и глупую уверенность, что ты была чем-то бо́льшим, чем лиизианским дерьмом, разодетым в итрейские шелка.

Их губы почти соприкасались. Мужчина пристально всматривался в нее.

– Но я пощажу твою семью, Алинне. Если ты меня попросишь.

– Ей всего десять, Юлий. Ты не посмеешь…

– Неужели? Ты так хорошо меня знаешь?

Мия посмотрела на мать. В глазах той стояли слезы.

– Как ты там говорила, Алинне? «Не диис лус’а, лус диис’a»?

– …Мама? – прошептала Мия.

– Всего одно слово, и твоя дочь будет в безопасности. Клянусь.

– Мама?

– Юлий…

– Да?

– Я…

В Ваане есть разновидность паукообразных, известных как пауки-источники.

Самки черные, как истиноночь, и обладают самым удивительным материнским инстинктом в животном мире. Оплодотворенная самка плетет кладовую, наполняет ее трупами и запечатывает себя внутри. Если гнездо загорится, она предпочтет умереть, чем бросить его. Если его захватит хищник, она погибнет, защищая свой выводок. И столь яростно ее нежелание покидать потомство, что, отложив яйца, она уже никуда не уходит, даже на охоту. Именно поэтому паучиха-источник может претендовать на титул самой свирепой матери в республике. Поскольку, поглотив все запасы своей кладовой, самка начинает поедать саму себя.

Одну лапку за раз.

Вырывая конечности из грудной клетки. Съедая лишь ровно столько, сколько нужно, чтобы поддерживать свое бдение. Отщипывая и разжевывая, пока не останется одна лишь лапка, цепляющаяся за шелковистую сокровищницу, набухающую под ней. И когда детки вылупляются, выбираясь из нитей, которые она с такой любовью плела вокруг них, то тут же отведывают свое первое блюдо.

Мать, породившую их на свет.

Скажу вам честно, дорогие друзья, во всей республике даже самый яростный паук-источник не идет ни в какое – повторяю, ни в какое – сравнение с Алинне Корвере.

Там, в комнате, где пространство резко сузилось и превратилось в круг, из которого нет выхода, Мия увидела, как мать сжала кулаки.

Гордость заставила ее крепко стиснуть зубы.

Гнев засиял в глазах.

– Пожалуйста, – наконец прошипела донна, словно ее обжигало само слово. – Пощади ее, Юлий.

Победная улыбка, яркая, как все три солнца. Красивый консул попятился, не сводя черных глаз с ее матери. Дойдя до двери, позвал своих людей; мантия клубилась вокруг его ног, словно дым. Без лишних слов люминаты промаршировали обратно в комнату. Мужчина с волчьим лицом оторвал Мию от юбки матери. Капитан Лужица зарычал в знак протеста. Мия крепко прижала его к груди, слезы обжигали глаза.

– Прекратите! Не трогайте мою маму!

– Донна Корвере, именем закона я заключаю вас в цепи за такие преступления, как измена и заговор против Итрейской республики. Вы поедете с нами в Философский Камень.