Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина

родителям не убиваетесь, по девкам не ходите… А у меня теперя одно утешенье – жениться могу на ком хошь…

– Мишка, я посплю малька, лады?

– Ды хто ж тебе не даеть! Спи себе.

Баатра била мелкая дрожь – как будто вышел на мороз неодетым, хотя серединный месяц лета года красного водяного дракона палил степь знойным суховеем.

Холера прекратилась в серединном месяце осени так же внезапно, как началась. Как будто русский бог и Бурхан-бакши договорились и поставили небесную защиту от невидимого врага, убивавшего всех без разбору, даже татар-иноверцев.

В станице у Мишки и Гришки потери были невелики, и всё благодаря атаману, который еще с турецкой войны знал, как противостоять холере. А вот родной хотон Бембе и Баатра почти весь вымер. Кто выжил, прибился к другим или осел на хуторах в землянках, какими раньше пользовались только для зимовки. А бесхозный скот, оставшийся в степи, увели, по слухам, ногайцы.

Баатр тем летом больше не пел «Джангр», страшно было. Порой закрадывалась мысль: может, это богатыри наказали его сиротством за то, что потревожил их в неурочное время? Но за что тогда русский бог наказал Мишку? За гульки? Так не он же один, Гришка тоже на гульки отлучался, но его-то бог миловал…

Наступила осень, приближался священный праздник Зул, праздник продления жизни. На эту пору конезаводчики отпускали всех калмыков-табунщиков к семьям. В каждой кибитке хозяйка лепила из теста лодку жизни. Тщательно пересчитав соломинки по числу зим, прожитых каждым домочадцем, обмотав ниткой и пропитав маслом, втыкала в тесто пучки: сколько людей – столько пучков. Вечером 25-го дня месяца коровы вся семья собиралась вместе. Кланялись зажженной лампадке, смотрели на огоньки фитильков, боясь пошевелиться, чтобы не погасить ненароком огонь чьей-то жизни. И в прошлый раз все фитильки догорели до конца – Баатр это помнит. Но бурханы все равно решили забрать на небо и родителей, и младших детей, и двух братьев отца с семьями. И кто же теперь будет делать для них лодку жизни, когда они с Бембе оба неженатые? Ехать теперь им на праздник в материнский хотон в надежде, что дядья выжили…

До зимовки материнского хотона добирались целый день. Вдохнувшая осенней прохлады степь снова воспряла и в тот год была зеленее, чем обычно. Но поредели табуны, на водопоях не гуртовался скот, да и кибиток стало заметно меньше – выкосила холера Задонскую степь.

Дядья остались живы, высохли только оба, как старые карагачи, а семейства их в целости, благодарение бурханам и санитарной команде из Новочеркасска, которая посыпала отхожие ямы злобным порошком, велела всем мыть руки со щелоком, долго кипятить воду на очаге и каждый день кибитку изнутри этим паром парить. Хотон сначала возроптал – нельзя пустую воду кипятить, нищета наступит. Потом догадались каплю молока и щепотку соли в воду добавлять – так вроде бы и запрет не нарушался, и предписания начальства соблюдены. Тем и спаслись.

Дядья встретили племянников сердечно. Рады были, что в семье Чолункиных мужчины остались. Жена старшего дяди воткнула в лодку жизни и их фитильки: двадцать три соломинки для Бембе и девятнадцать для Баатра. Баатру на деле в месяц после Зула исполнялось восемнадцать, но число должно быть всегда нечетным, и Баатр почувствовал себя совсем взрослым.

Принимали их не в кибитке, а в мазанке старшего дяди. Поначалу низкая камышовая крыша давила, да и несуразной казалась мазанка изнутри: узкая и длинная, поделенная на две части. Получалось, что входишь через женскую половину – кухню – и только потом, отодвинув занавеску, оказываешься на мужской, где постелены шкуры и кошмы. Стены все беленные известью – боязно прикоснуться, замарать, а дыма-копоти от очага нет – из печки весь дым в трубу уходил. Непривычно. Но после выпитой джомбы и съеденного мяса пространство как будто расширилось, мазаная стена, у которой сидел Баатр, уже не холодила спину, и жесткие углы комнаты как будто округлились. Уставший с дальней дороги, он заснул прямо на кошме рядом с угощением.

А утром, еще до того, как разлепил глаза, услышал свое имя и имя брата – дядя с теткой обсуждали, на ком их женить, чтобы было посильно для семьи и не пришлось бы, да помилосердствуют бурханы, воровать невест. Сон как рукой сняло. Вроде бы получалось, что Баатр подслушивает, но ведь он делал это невольно, да и разговор для его судьбы важный.

– А вот что ты думаешь о наших правых соседях? – спросил дядя.

– Ну, у старшей дочери лицо хорошее, а у другой совсем носа нет, одна пипка.

– Зато бойкая. Пойдет довеском к старшей, – засмеялся дядя. – А Баатру надо побойчее, сама видишь, какой он медлительный.

У Баатра все внутри сжалось. Его хотят женить на страхолюдине! Конечно, глава рода теперь Бембе. Он и ростом выше, и в плечах шире, и во всяком деле упорный. Завидный жених. Яхэ-яхэ-яхэ! Пусть соседи откажут дяде. Пусть найдется родство в каком-нибудь девятом колене, про которое дядя забыл, а соседи помнят!

Весь день Баатр не находил себе места. Выждав момент, он потихоньку подошел к домашнему алтарю, висевшему на стене между двумя окошками. Знатный у дяди алтарь, старинный, родовой. Будда – Бурхан-бакши серебряный в золоченых одеждах – по центру. Слева Ноган Дярк – Зеленая Тара, богиня сострадания. Лицо и фигура, как у цыганки, которую Баатр видел на ярмарке. Справа – Черный защитник, гневное божество Махгал-Махакала, глаза навыкате, зубы оскалены – Баатр всегда боялся смотреть на него. Перед божествами – семь чашечек с подношениями и зажженный светильник зул. Баатр вытащил из мешочка на поясе медную и серебряную монетки, положил перед светильником, чтобы бурханы их лучше видели, поклонился каждому по очереди и попросил о жене с носом. Потом оделся, вышел на баз, отвел старшего брата в сторонку:

– Скажите дяде, что я умею петь «Джангр» и могу вечером исполнить, если он позволит.

Дядя был очень удивлен, тут же пустился в расспросы – у кого Баатр научился, какие из сказаний знает, получил ли благословение в хуруле. Потом вспомнил, как слушали они «Джангр» вместе на празднике, и про слова старика-джангарчи тоже вспомнил. Даже слезу пустил.

К вечеру собрали на базу кибитку, разожгли очаг. Вся семья была взбудоражена, особенно младшие дети, которые носились по соседям с новостью.

Едва стемнело, в кибитку набилось столько слушателей, что стало жарко, как летом. Баатр никогда раньше не пел «Джангр» при таком скоплении народа. Но сегодня пришел его час показать людям, на что способен. Доказать