Горячий айсберг 2011 - Александр Рявкин

«Эх, Костыль, остался ли в закоулках твоей пробитой башки эпизод, как ты чуть не угробил юного, подающего надежды биатлониста?.. Вторая дырка от пули – рядом с ноздрей. Если аккуратно нивелировать и оптимизировать, можно оформить третью ноздрю, и никакая астма не страшна. Сразу тройной вдох».

Нейрохирургическая операция, как кажется со стороны, ничего интересного из себя не представляет. Пациент под простынкой, обритая голова ждет своей участи.

Но тут приходит Хирург и начинает трепанацию. Специальная пилка-колесико крутится, череп распиливается как фанерка, сестры тампонами подтирают, и дядечка Сережа бьет долотом, как молотком, потому что кость очень твердая, череп все-таки… Страх и ужас, если пробьет глубже хоть на миллиметр. На миллиметр – полудурок, на два – полный дурак. Вскрывается фрагмент черепа, кладется в сторонку, как чашечка. И предстает голый, беззащитный, живой мозг красно-розового цвета, в котором пульсируют сосуды. Человек в глубоком наркозе, и его вскрытый пульсирующий мозг как вскрытая душа, что ему самому не дано увидеть. На грани встречи с Всевышним… Ювелирнейшая работа, когда нейрохирург, без преувеличения, часами отчищает от ткани нерв или сосуд. Одно, маленькое в миллиметр, неверное движение, и можно его обрезать, тогда человек лишается зрения, если это нерв зрительный.

Кутепов несколько часов делал операцию на головном мозге Руслана. Позднее она вошла в учебники полевой хирургии, потому что Костыль, как уже можно понять, выжил…

В этот же день в телевизионных криминальных новостях сообщили, что пулей снайпера тяжело ранен в голову Руслан Коростылев, имевший судимости. Потом о Костыле забыли.

Прошла неделя. Артур заступил на очередное ночное дежурство в нейрохирургическом корпусе, уже в качестве охранника – у студента лишних денег не бывает. Время от времени, как положено, он совершал обход помещений и неожиданно среди глухой ночи услышал приглушенные голоса. Артур быстро поднялся по лестнице на четвертый этаж и в свете фонарика увидел три колышущиеся фигуры. Что это? Два битюга ведут под руки Руслана, а он, как положено, в белой «шапочке Гиппократа» с подвязками под подбородком, чуть переставляет ноги. Те самые – Усталый и Шишковатый.

– Вы что, ребята, ему же нельзя вставать! – опешил Артур.

– Доктор, да ты не волнуйся! Шеф захотел погулять, ему стало получше, выздоравливает вот, – пояснил Усталый.

– Нельзя ему! – еще раз повторил Артур.

– Немножко погуляем и положим на место!

И вдруг Коростылев мутно посмотрел на Артура, недовольно встрепенулся и попытался что-то сказать, но это больше походило на мычание:

– Водору… хесв… ююбу…

– Чего он еще хочет? – раздраженно спросил Артур.

– Это он сердится. Сказал: «Убью всех уродов!» – пояснил один из «соратников».

– Да? – удивился Артур.

– Это он слова наоборот говорит. Мы сначала тоже ничего не понимали, а потом догадались.

– Прямо как по Булгакову! – оценил Артур и скептически посмотрел на Руслана.

В сопровождении двух амбалов он и впрямь походил на Шарикова, которого выводил под руки доктор Борменталь.

– Прогулка закончена! – командным тоном распорядился Артур. – Ведите своего Шарикова в палату.

А еще через пару недель произошло чудо, сотворенное руками великого Хирурга. Коростылев почти полностью восстановился без серьезных последствий для здоровья и уже разговаривал, произнося слова в привычном порядке.

В городе он больше не появлялся, чтобы не искушать судьбу. Еще одна пуля в голову была бы излишней. По слухам, он занялся бизнесом в одной из стран Ближнего Востока.

Убийство всегда гнусно, иногда оно необходимо, но всегда гнусно.

Анри Барбюс

Н-ский гарнизон. Май 1996 года

Раньше развод караулов в военном училище проходил под «музыку» сигналистов-барабанщиков. Происходило это так. На плацу выстраивался караул с оружием, подсумками и прочей амуницией. Подтягивались к началу развода и два ленивых дембеля из оркестра – бляхи ремней ниже пупа, сапоги всмятку, фуражки в «залом». Один из них, длинный, с красной прыщавой мордочкой «вооружен» был барабаном-дробовиком, болтавшимся у него на боку. Его коллеге, кривоногому коротышке, достался большой полковой барабан, видно, в свое время опоздал к раздаче инструментов. Из-за этого барабана его почти не было видно. Зато и колотушкой он бил гораздо реже, чем его напарник «трещал» на дробовике. В общем, у каждого была своя особенность непыльной дембельской службы. Когда в начале плаца появлялся дежурный, барабанщики исправно молотили «Походный марш». Помдеж по караулу докладывал о готовности караула, а дежурный затем проверял, осматривал выстроившихся караульных… В общем, все происходило в соответствии с книгой «Устав гарнизонной и караульной службы». Потом звучала команда: «Караул – равняйсь! Смирно! Оркестр, бей сбор!» Вот так ежедневно отбарабанивали сигналисты-барабанщики две «мелодии» и ждали свой дембель.

Но однажды этому «музыкальному оформлению» развода караула пришел драматический конец. В тот день Влад Родин, сержант-третьекурсник упомянутого военного училища, в качестве помощника начальника караула заступал на службу вместе со своей группой. Все было как обычно, включая двух ленивых дембелей из училищного оркестра. Их штатного командира роты капитана Валерия Макарова назначили дежурным по караулу. Погода стояла весенняя, начало мая, все цвело и благоухало. Хитом сезона в гарнизоне стал афоризм: «Пришла весна. А я – курсант».

Училищный забор представлял собой обычную двухметровую ограду, какие устанавливают для городских парков или домов отдыха. И сквозь решетку церемонии развода караулов часто наблюдали юные студентки, возвращающиеся после лекций, старшеклассницы и курсистки различных ПТУ. Особо разбитные махали ладошками и даже покрикивали: «Эй, мальчики!» Вообще, Высшее военное училище котировалось среди девушек, и попасть на вечер танцев (это называлось «вечер отдыха»), получив, естественно, приглашение, было весьма престижно… Также любили смотреть на заступавших на службу курсантов и военные пенсионеры. После этого они степенно переходили дорогу и спускались по широкой лестнице вниз, чтобы выпить кружку замечательного пива в примыкавшем к училищу парке.

Яркое солнце било в глаза, курсанты щурились, а капитан Макаров, стоявший к солнцу спиной, имел преимущество в выискивании недостатков. У него было прозвище Лупатый, из-за выпуклых, как у зайца, глаз, позволявших видеть пространство на 180°.

Но в тот день, час и минуту он слишком увлекся вздрючкой нерадивых курсантов. Как правило, таких находилось не меньше двух-трех. На этот раз от бдительного ока Макарова не укрылись несвежий подворотничок курсанта Купчикова и две непришитые золоченые пуговицы куртки курсанта Шлепкина. Они вроде бы были на месте, но этот «фокус» ротный, конечно, знал. Пуговицы пришпиливались с оборотной стороны через ушко спичками.