Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

class="p1">«Господи, да что за сумасшествие такое? Это просто древняя бабка! Дунешь – полетит!»

Олеся резко выдохнула и прижала ладони к лицу, уже не волнуясь о том, насколько ненормально это выглядит со стороны. В конце концов, парня с рюкзаком она больше никогда не увидит.

– Все в порядке? – спросил Семен, и Олесе пришлось опустить руки.

– Да, все нормально. Просто устала.

Он должен остаться, – произнес внутренний голос.

До сегодняшнего вечера Олеся никогда не воспринимала его как нечто отдельное от себя, но сейчас… Неужели это еще один нервный срыв? Нет, хватит. С нее довольно. Больше никаких больниц, никаких одуряющих уколов! Это всего лишь усталость. Очень сильная усталость, вот и все.

Секунды продолжали тянуться густым киселем, а невидимые приливы и отливы в голове никуда не исчезли. Их пульсация ощущалась все глубже.

И, что еще хуже, поле зрения снова сдавливало кольцо черноты.

«Пожалуйста, не сейчас».

Он должен остаться!

– Получается, вам теперь негде переночевать? – вопрос вырвался прежде, чем Олеся успела его осознать. В груди болезненно зачастило сердце.

«Господи, что я творю?»

– Вообще – да, – ответил Семен. – Но это ерунда, я вызову такси и…

«И правильно! Надо выкинуть эту глупость из головы…»

ОН ДОЛЖЕН ОСТАТЬСЯ!

– Оставайтесь у меня, если хотите, – окончательно утратившие чувствительность губы выговаривали слова вопреки здравому смыслу. Чернота плескалась в углах глаз. – В гостиной есть диван.

– Ну… – Семен смущенно наклонил голову, опять приглаживая волосы на затылке. – Не хочется вас напрягать, если честно. Договор у меня был с Васей, так что…

Он останется.

– Если бы я не выгнала его, вы бы все равно ночевали здесь. – Олеся напряженно улыбнулась. Перед глазами то темнело, то снова светлело, а воображение рисовало образ ухмыляющейся бабки в желтом шерстяном берете, прижимающейся к двери квартиры с той стороны. Что если после ухода Семена она там и останется?

Конечно, останется. Ты ведь знаешь это.

Сознание балансировало на грани приступа. Тоннель черноты сужался, и Олеся видела каждый серо-желтый катышек на берете, каждый загибающийся ноготь на всех шести пальцах, скребущих по двери.

Ты все еще хочешь открыть эту дверь?

«Нет. Не хочу».

Что-то беззвучно проворачивалось в голове у Олеси, рождая это понимание. Нескончаемый гул стихал до уровня фонового шума. Чернота таяла. Зрение возвращалось.

Разве внутренний голос может обманывать?

– Знаете, сегодня… Сегодня у меня был просто безумный день, – к губам вернулась чувствительность, но слова все равно как будто вздрагивали и застревали на выходе. – Мне пришлось выгнать трех… нет, даже четырех наркоманов из собственной квартиры, и… Я впервые в жизни угрожала человеку ножом, – Олеся издала придушенный смешок. – В общем, ужасный день! – добавила она, заметив, что Семен колеблется. – И общество хоть одного нормального человека мне точно не помешает.

– Уверены? – уточнил Семен. Правой рукой он выудил из кармана куртки металлическую зажигалку (видимо, по привычке) и тут же убрал обратно.

– Да.

– Спасибо за приглашение, – выдохнул он, еще раз быстро пригладив ладонью волосы. – Извините, что так вышло. И… можно на «ты», если что.

– Хорошо, – кивнула Олеся, чувствуя, как ее накрывает теплая волна облегчения. – Куртку вот сюда можно повесить, а обувь оставьте… оставь на коврике.

И все-таки облегчение не было полным. Что-то скребло внутри, в самой глубине, полной острых подводных камней.

Чернота появилась второй раз за день. Такого не бывало никогда. И этот парень… Зачем она пригласила его? О чем она вообще думала?!

Олесю захлестнула тревога, но секунду спустя наполненное гулом сознание услужливо подсунуло объяснение.

Старуха за дверью. Внутренний голос. Предостережение.

Когда Семен прошел в комнату, аккуратно держа перед собой рюкзак, Олеся проверила, заперта ли дверь, и быстро глянула в глазок. За дверью никого не было.

6

Старуха в берете никуда не ушла.

Она распласталась по стене сбоку от двери Олесиной квартиры, широко расставив ноги и вытянув руки в стороны: ладони растопырены, сгорбленное прежде тело вытянуто в струну.

Голова ее медленно поворачивалась вправо – до тех пор, пока подбородок не коснулся плеча. А потом повернулась еще. Что-то хрустнуло, и дряблая щека прижалась к крашеной штукатурке. С похожим хрустом вывернулись наружу ступни в грязных ботинках. Теперь они плотно прилегали к тому месту, где стена соединялась с полом.

Тело старухи пришло в движение. Торс удлинялся, кривился набок, таз и плечи раздавались шире, а раскинутые шестипалые руки ползли дальше в стороны, вылезая из рукавов. Под одеждой влажно хрупнуло, и грудная клетка, провалившись внутрь, впечаталась в стену.

Она больше не походила на ту неприятную старую женщину, которую видели Олеся и Семен. Она никогда и не была ею – лишь принимала форму, удобную для этого мира.

Пальцы, скребущие по шершавой штукатурке, остановились последними. Отросшие когти ковырнули поверхность стены, а затем вонзились в нее, погрузились внутрь, как в мягкую глину. Кожа и одежда посерели, будто подернувшись пыльной паутиной.

Теперь Серая Мать чувствовала весь этаж. Чувствовала их всех, где бы они ни находились: в комнатах, в ванной, на лоджии… Потерянных. Мятущихся. Запертых в своем тесном мирке, ограниченном черепной коробкой.

Больше не было нужды приклеиваться к ним по очереди и тянуть из каждого понемногу. Настало время вернуться обратно, и в этот раз ей потребуется гораздо больше. Потребуются они все. Новому Дитя нужны будут плоть и кровь, Колыбель и пища.

Именно поэтому Серая Мать взяла новенького. И не ошиблась: он оказался податливым, как пластилин. С такими просто. Мни их, как хочешь, лепи, что угодно. Другое дело – девчонка. На нее пришлось потратить больше сил, несмотря на изъян, притаившийся в ее мозге. А может, как раз из-за этого изъяна, плотного и непроглядного, как обломок черной слюды. Из-за этого болезненного обломка. Но все, что болит, можно использовать. И неважно, насколько глубоко прячутся человеческие червоточины – Серая Мать знала, как разбудить их.

Все изменится, когда они окажутся по ту сторону.

Изломанное серое тело, лишь отдаленно похожее на человеческое, вновь шевелилось, сминаясь и размазываясь по стене уродливым барельефом. Тающая плоть пронизывала бетон, ползла вверх и вниз, вглубь и вширь.

Копировать и перемещать было привычно. Но людские устройства и механизмы, их пища и бесконечные залежи вещей – все это раздражало. Утомляло. И все же она готовилась давно и насыщалась долго. Накопила достаточно сил. Пора было наконец продолжить себя, создать новую жизнь, какой до этого еще не было.

Скомканное лицо с прилепившимся сверху беретом – уже не предметом гардероба, а живой частью целого – прорезали тонкие щели многочисленных ноздрей. Таращившийся над ними водянистый глаз мигнул и закрылся.

Очертания