Преимущества и недостатки существования - Вигдис Йорт

Сванхильд пробует еще одно пирожное, она съедает четыре и только на пятом улыбается. Остальные записки она рвет в клочки и кладет в пепельницу Антонсену, пятую она скручивает и пихает за лифчик под блузкой. Потом берет Уле и Аду за руки и идет домой через шхеры, останавливается на вершине и машет.

Молодая жена Францена машет в ответ, протягивает руку вверх, демонстрируя белую подмышку, похожую на только что срезанный фрукт.

— Ты выглядишь очень аппетитно, когда так машешь, — говорит Францен и дотрагивается до фрукта. Фру Францен дергает его за усы и смеется. Он приглашает ее на танец, кружит ее над травой, она сняла обувь, теперь каблуки не мешают. Красная шелковая рубашка Францена бросает блики на все, что ни есть вокруг, ткань подрагивает и струится, будто горит или тает, вся лужайка словно покрыта тонким битым стеклом.

Антонсен ложится последним. Долго гуляет внизу у моря, где всегда пенятся волны, и бросает камни в воду. Сбрасывает с себя свои дела, как он говорит, одно за другим, чтобы заснуть. Это напоминает ночные занятия Нины за письменным столом. Она следит за Антонсеном, убирая со стола, белая рубашка, панама в руке, бросающей камни.

Потом, когда он уже лег, она обходит дом и видит, что свет погашен, занавески задернуты, двери закрыты, прислушивается под открытыми окнами. Они погружены в глубочайший сон на ее раскачивающемся, медленном корабле. В темноте она переносит восемь мешков с книгами из машины в гостиную. Всего — пятьдесят четыре книги, но они не заполняют пространство, на которое она рассчитывала, ведь в них так много написано, столько всего они заполняют в ней самой. Но самое странное, вынимая их одну за другой, — знакомые и дорогие сердцу названия, — листая их наугад, она замечает подчеркивания и восклицательные знаки, напоминающие ее собственные, насколько она помнит, расставленные ею в тех же местах, у тех же слов. «Абрикосы есть, абрикосы есть»[2]. Словно это всем доставляет одинаковую радость? «Рождество есть, на-конец-то небо поднялось к небесным вершинам, опускаясь при этом так нежно, будто сны можно увидеть до сна». Еще раз выходит она на террасу, смотрит на небо над своим домом и на темные окна, за которыми спят ее гости, потом возвращается. На титульном листе она читает имя хозяйки, Осхильд Бренне, написанное с завитками и петельками, не в одной или двух книжках, а в пятидесяти трех из пятидесяти четырех выбранных Ниной книг. В пятьдесят четвертой, книге о морских рыбах, на титульном листе ничего не написано.

Спокойная, уверенная подпись, одинаковая в каждой книге, сделанная карандашом, будто бы одним и тем же, словно в один день подпись за подписью, будто бы между ними не было содержания книг. «И никто этим легким летом, никто не поверит, что осень есть», «Постройка гнезда человеку отрада» подчеркнуто толстыми линиями — такими же, какие она выводила под этими словами, Нина хорошо помнит. А под подписью — число и год. Так же спокойно, хотя между датами проходят месяцы и годы. Книги не подписаны в один день, одна за другой, подпись ставили до того, как прочитать книгу, наверное так, поэтому она такая твердая, спокойная, до того, как содержание просочилось в нее, да, так и есть. Нина садится и встает и снова садится. Встает, идет мимо закрытых номеров и берет собственные книги. Страницы загнуты на тех же стихотворениях. Восклицательные знаки на тех же строках. Видимые, почти невидимые и совсем невидимые отметки, отпечатки пальцев в ее собственных книгах, как у Осхильд Бренне, подчеркивания, скрепки, пятна варенья у обеих. Пятьдесят три из пятидесяти четырех книг, которые она нашла, выбрала из организованной на блошином рынке системы, в которой наследство покойных растворялось и перемешивалось так, что стихотворения оказывались вместе со стихотворениями, а биографии — на столике с биографиями; стопки с жизнью Гру Харлем Брюндтланд, описания путешествий с описаниями путешествий, «Из Африки» Карен Бликсен и рассказ Папильона о побеге с чертового острова, которые Нина не стала брать, а теперь думает, не было ли и там подписи Осхильд Бренне. Завтра она поедет назад и выяснит. Мемуары с мемуарами, весь «В поисках утраченного времени» — первый том Осхильд Бренне, который теперь стоит в гостиной в Грепане на берегу моря, испещрен подчеркиваниями — такими же, как в ее собственном первом томе. Меньше во втором, как и у самой Нины, еще меньше в третьем, как и у Нины, почти нет в четвертом, совсем нет в пятом, шестой не прочитан, но на обложке остались следы кофе, красного вина и пыли, потому что он лежал на поверхности и ждал, когда его прочтут, как и у Нины.

Организаторы блошиного рынка смешали наследство, рассортировали и сгруппировали его, чтобы облегчить покупателям поиск, и тем не менее Нина приехала домой с пятьюдесятью тремя книгами с подписью Осхильд Бренне. Даже если лежало несколько экземпляров одной книги, она выбрала экземпляры Осхильд Бренне, будто книги зазывали ее и требовали собрать после смерти хозяйки. А вот образ хозяйки трудно ухватить, как бы сильно Нина ни налегала на карандашные пометки и восклицательные знаки, пока они не начали утомлять, подчеркивание на подчеркивании, восклицательный знак на восклицательном знаке, а что она сама думала? Должен же у нее был быть свой голос? Чего-то не хватало. Да, именно поэтому она приехала сюда, чтобы больше не читать, чтобы думать и найти собственные слова.

Она листает книги в поисках чего-то, что указывало бы на конкретную жизнь Осхильд Бренне, на ее работу, ее окружение, ребенка, мужа, на дом или сад с цветами, если они у нее были. Но будто бы ничего нет и не было в действительности, даже телефонного номера нигде не нацарапано, чтобы можно было позвонить и услышать живой голос, нет списка покупок с кофе и молоком, ни одной заметки, собственного стихотворения или мысли, высосанной из груди Осхильд Бренне, неотточенных и поэтому особенно характерных, она не может найти ничего. Уже вовсю утро, птицы замолчали. Она ложится на продавленный диван, пахнущий псиной, под плед и не боится заснуть. Скоро надо готовить завтрак, когда гости спускаются, она стоит в холле со счетами наготове, фру Хюсет кладет лишнюю сотню на стойку за шампанское.

— Спасибо! Это слишком!

— Мы вернемся! — шепчет она. — Спасибо за пирожные!

— Спасибо, — говорит господин Хюсет, берет Нину за руку и вежливо кланяется.

Юхан Антонсен заплатит, как только получит деньги от поющих боснийских беженцев. Францен тоже вышлет деньги, когда у него будет время.

— Спасибо! Это слишком.

Звук шагов теряется в гравии, машины заводятся и исчезают. Становится так тихо, будто море успокоилось после того, как их смело незамеченным штормом.

Агнес и Нина садятся в фургон и едут на блошиный рынок рыскать среди книг в тени больших елей на опушке. За ночь книг стало только больше, а угловой шкаф и кресло-качалка исчезли, в траве остались лишь следы, и Нина чувствует прилив теплого счастья оттого, что не купила их, оттого, что они не стоят в ее подвале, оттого, что пропало искушение. Среди сотни, может, тысячи книг, не только среди художественной литературы, но и среди путеводителей, словарей и атласов они выбирают книги с подписью Осхильд Бренне. Всего двадцать три, Агнес находит семнадцать, а дома они ищут номера телефонов, личные заметки, молоко и хлеб, но ничего не находят, снимают суперобложки, ставят книги на полки, красные отдельно, зеленые отдельно, синие, коричневые, черные — отдельно. Это будет библиотекой Осхильд Бренне, Агнес найдет подходящую деревяшку и выжжет название.