Терпкий запах тиса - Анна Жилло

Можно было проехать одну остановку на трамвае, пересесть на троллейбус – еще две остановки. И пешком минут десять. В общей сложности, учитывая пересадки и ожидание, полчаса минимум. Вызвать такси? Да бог его знает, когда оно появится. Может, через десять минут, а может, и через полчаса. Гроза ждать не станет. Чарушников тоже. Напрямик через парк можно добраться минут за пятнадцать, от силы двадцать. Даже на каблуках. В притык.

Вздохнув тяжело, я пошла по аллеям, срезая углы, где только можно. Когда-то этот парк мы с подружками облазали вдоль и поперек, не было уголка, который не знали. Несмотря на то, что родители запрещали там гулять – место было не самое тихое. Конечно, с тех пор многое изменилось, но уж точно не география парка.

Духота была просто невыносимой. Воздух стал густым, он дрожал, как желе, и застревал в горле. Юбка липла к вспотевшим ногам, босоножки грызли ступни, сжимая их на манер испанского сапога. В ушах обморочно звенело. Страшно хотелось пить. А еще – присесть в тенечке хоть на одну минутку. Просто перевести дыхание. Время еще есть.

Наверно, я даже не очень удивилась, когда прямо передо мной оказалась скамейка. Никому не нужная в этом глухом закоулке парка, стоящая в отдалении от дорожки. Словно перенесенная какой-то неведомой силой из моего детства: сияющая свежей краской и серебряными звездами на чугунных боковинах, с выгнутой, как лебединая шея, спинкой из белоснежных реек. Мне неудержимо захотелось сесть на нее. И не просто, а по-хулигански – на спинку. Бессовестно поставив ноги на сиденье, не думая о том, что кто-то потом испачкает одежду. Словно зачарованная, забыв о грозе, наступающей на пятки, я сделала шаг, другой - и вскарабкалась на скамейку.

Сейчас кто-нибудь пройдет мимо, и мне будет стыдно: солидная тетка, мать семейства, сидит на спинке, как невоспитанный подросток. Как курица на насесте. Юбку расправила, каблучищи на сиденье поставила…

Я опустила глаза и… увидела вместо шелкового платья в цветах и разводах узкие джинсы-резинки. И потрепанные белые кроссовки – один шнурок зеленый, второй розовый. И полупрозрачную белую блузку под голубой ветровкой. А если бы посмотрела на себя в зеркало, там наверняка отразилась бы россыпь мелких прыщиков под тщательно завитой мамиными щипцами челкой.

Мне снова было пятнадцать лет. И сидела я совсем на другой скамейке – обычной садовой лавке из выкрашенных в зеленый цвет досок. И вместо необычной для питерского июня жары – майская прохлада. В воздухе висела мелкая водяная пыль, вот-вот должен был пойти настоящий дождь. Пахло мокрой хвоей – над скамейкой нависали заросли тиса. Где-то рядом гулко, как из бочки, гукал голубь, раздувая шею перед подругой.

За шиворот упала холодная капля – я вздрогнула. Из-за поворота показалась полненькая коротко стриженая девочка. На ней были спортивные штаны и топик с «Титаником» под курткой. Маринка.

- Сидишь? – спросила она, ехидно усмехнувшись. – Котика ждешь? Ну сиди, жди. Бежит твой ненаглядный.

Я не ответила, и она пошла по дорожке дальше.

…В тот год зловредные педагоги придумали новый вид издевательства над учениками, который назвали почему-то «патриотическим и физическим воспитанием». С середины апреля, как только сошел снег, два раза в неделю все классы, с пятого по одиннадцатый, после уроков выходили в парк и «бегали». В добровольно-принудительном порядке. Количество «набеганных» классом километров суммировалось и отмечалось на большой карте, висящей в холле. Так мы «путешествовали» по России – кто дальше.

Начинание старательно саботировалось. Те, кто посмелее, просто удирали домой. Остальные лениво бродили по километровому кругу или вообще отсиживались на лавочках. Благо, надзирали за процессом старшеклассники из оргкомитета – такие же пофигисты, но отличники. Они без тени эмоций фиксировали в протоколе названные восемь-десять километров, даже если бегун в наглую просидел два часа на лавке рядом с ними. В нашем классе так делали все. Кроме Женьки Котова.

Женька был идейным. Наверно, если бы к тому времени еще существовал комсомол, он бы в него вступил. И «патриотическое воспитание» всецело поддерживал. Поэтому спущенное вниз решение педсовета выполнял от сих и до сих. И пока все дышали кислородом, он бегал по километровому кругу, как лошадь на ипподроме. Над ним посмеивались. А я его любила. Не за идейность, а вопреки. Ну, или думала, что любила. Хотя в пятнадцать лет это одно и то же.

Отношения у нас были довольно странные. Мы дружили, а одноклассники считали, что у нас бурный роман. На самом же деле… Общение наше ограничивалось школьным зданием. Мы сидели за одной партой, писали друг другу записки, болтали на переменах и вместе ходили в буфет. Но он ни разу не проводил меня домой, не пригласил погулять или в кино. Почему? Не знаю. Я сходила с ума. Один его взгляд, одно слово могли поднять меня на седьмое небо или сбросить в преисподнюю. Кто еще помнит свою первую подростковую влюбленность, тот поймет.

Я мечтала остаться с ним наедине, подальше от назойливых, любопытных одноклассников. Впрочем, в этом не было ничего эдакого. Тогда я была на редкость наивна и неиспорчена. И - как моя любимая в то время героиня Скарлетт О’Хара – не уносилась мечтами дальше признания в любви и поцелуя. Какое там! Женька даже на медленный танец на дискотеке меня ни разу не пригласил. Я так надеялась, что хоть в парке мы сможем погулять вдвоем. Но он упорно бегал, накручивая километры, чтобы наш класс вышел вперед и обогнал ненавистных «ашников».

В тот день я решила, что сама признаюсь ему в любви – как Скарлетт! И будь что будет. И плевать, что так не принято.

Погода испортилась, народ потихоньку уходил домой. И только Женька все бегал по кругу, да Маринка прогуливалась себе потихоньку, мешая мне, - словно назло. Я сидела на узкой неудобной спинке скамейки и ждала: еще круг, нет, еще один. Было прохладно, но по спине стекали струйки пота. Медное на вкус сердце колотилось в горле, а руки тряслись так, что мне пришлось крепко сжать кулаки. Ногти впились в ладони, но боли я не чувствовала.

Мимо прошла Маринка, усмехнулась, сказала очередную глупость. Я уже слышала его шаги за поворотом. «Сейчас. Или никогда».

Вот он поравнялся со скамейкой. Высокий, худой. Синий спортивный костюм, белые кроссовки. Взмокшие темные волосы упали на глаза. Не замедляя шага, повернул голову в мою сторону, улыбнулся. Я помахала рукой, и… ничего не произошло. Он побежал дальше. А я встала и пошла к выходу из парка, даже не записав в протокол свои насиженные километры.

На следующий день мы поссорились из-за какой-то ерунды и не разговаривали до самого выпускного. А потом он уехал с родителями в другой город, и мы встретились только после окончания школы. Тогда у меня все уже перегорело, и мы изредка общались как приятели…

Маринкина куртка пропала за деревьями, шорох гравия под Женькиными кроссовками приближался.

«А что, если?..» – подумала я.

Мне не было страшно, как тогда. Я давно уже не была той неуверенной в себе девчонкой, безнадежно и безответно влюбленной в одноклассника. И отлично знала, что красива, что нравлюсь многим. Так неужели я позволю этому глупому мальчишке пробежать мимо?! Да черта с два!