Желанная недотрога - Кэрол Маринелли

сплетни едва начали расходиться, как в офисе появился Данте Романо. Стоило Миа увидеть его всего лишь на миг – и она поняла, чего до сих пор избегала и не понимала. Его темные глаза гипнотизировали, а от низкого глуховатого голоса где‑то внизу живота пробегали мурашки. Даже аромат его парфюма запомнился Миа, и теперь его она ассоциировала исключительно с Данте. Услышав тогда от него вопрос о том, кто она, Миа вздрогнула и застыла, чувствуя, как разгоряченное лицо ее заливает румянец. Тогда она впервые пожалела о том соглашении, что они заключили с Рафаэлем и на которое согласилась Анджела. Пожалела и даже подумала, не отказаться ли ей от замужества, но это было уже невозможно, ведь выплаченный аванс она успела потратить.

Миа тогда решила, что это запоздалая первая любовь, которую ей не довелось испытать, будучи подростком. Однако, несмотря на активные попытки позабыть о странном чувстве, оно все росло – и вот превратилось во всепоглощающее пламя. Вот и сейчас она, вспоминая Данте и взгляды, которыми они обменивались, хотела закрыть глаза и представить его губы на своих губах… интересно, где он сейчас – может быть, в своей комнате на втором этаже? Если бы он был здесь сейчас с ней…

Нет! Нет, нет. Думать так неправильно, напомнила себе Миа, ведь Данте презирает ее. Осталось лишь пережить завтра – и можно снова стать прежней Миа Гамильтон, вернуть себе собственную жизнь и больше не быть женой напоказ. А главное, никогда больше не видеть Данте Романо.

Глава 4

Небо окрасилось в розовый цвет, и Миа, едущая верхом на коне к дому, подумала, что день будет снежным. Она скакала на Массимо – красивом черном жеребце Рафаэля, которого часто брала после того, как хозяин стал слишком слаб для верховых прогулок. Он был огромным, но очень воспитанным и покладистым – а сегодня казался грустным.

– Они знают, когда что‑то не так, – сказал Миа старший конюх, принимая лошадь.

– Да, думаю, так.

Ей подумалось, что и сам мужчина выглядит опечаленным и озабоченным – как и вся прислуга в последние месяцы жизни Рафаэля. Сегодня они узнают, какое будущее их ждет. Миа и сама не знала, какое решение принял ее усопший муж – наверное, резиденция отойдет по наследству его детям, но вряд ли кто‑то из них будет здесь жить. Скорее станут заезжать, как и во все остальные резиденции семьи Романо, раскиданные по всей Европе. Жаль, подумала Миа, идя к дому и крутя в руках орхидею на длинном стебле, сорванную на прогулке, – дом заслуживает настоящих хозяев, что будут любить родные стены.

Войдя, она устремилась к себе в лимонные комнаты, стены которых окрасил в нежный оттенок мягкий коралловый рассвет. Она знала, что члены семьи Романо уже начали приезжать, и намеревалась оставаться у себя до последней минуты. Приняв душ, она встретила Сильвию с подносом, на котором был завтрак.

– Кастелло летят во Флоренцию, а потом возьмут вертолет оттуда – они попросили разрешения на приземление на вертолетной площадке. Данте отказал им и сказал, что она только для членов семьи, но Джиан Де Люка только что посадил вертолет! – Сильвия многозначительно подняла брови. – Он ведь герцог.

– Не знала.

– Он не пользуется титулом. Но дело в том, что Джиан не член семьи.

Это Миа уже знала. Джиан был другом Данте и присутствовал на свадьбе ее и Рафаэля – ему принадлежал отель в Риме «Ла Фьорделиз», где и проходила церемония. Он имел репутацию еще большего повесы и донжуана, нежели Данте.

– Это оскорбление для Кастелло, – объясняла Сильвия. – Вертолет Джиана украшен золотой эмблемой отеля на хвосте – его легко узнать. – Она тихонько хихикнула. – На итальянских похоронах без скандала никак. Но Данте держит все под контролем.

Хорошо, подумала Миа, хоть кто‑то может контролировать происходящее. Она же, в отличие от Данте, не могла справиться даже с собой. Ожидая предстоящий день, она буквально дрожала и чувствовала, как голова противно кружится, несмотря на принятые таблетки от укачивания и завтрак, съеденный через силу. Из головы не шли воспоминания о том, как точно так же плохо ей было на похоронах родителей – хотя тогда значительную роль сыграла глубина ее горя и отсутствие аппетита. Нет уж, мрачно думала Миа, сегодня она не позволит себе так распуститься. Да и потом, сейчас все совсем по‑другому, и она провожает не столь близкого человека – однако черная одежда, ожидающая своего часа, печаль, буквально витающая в воздухе, нагнетали атмосферу и заставляли вспоминать то ужасное время.

Был март, и Миа должна была начать новую работу, но прежде они с семьей отправились в отпуск в Нью‑Йорк. Там они прекрасно провели время, посетив настоящий бродвейский мюзикл и увидев немало интересных достопримечательностей. В последний день отец взял напрокат машину – хотя Миа не рекомендовала ему это делать, вспомнив, как они едва не погибли во Франции, выехав на встречную полосу. Однако Пол Гамильтон не послушал дочь, а мать, Коринна, лишь смеялась над ее страхами. Дело было ранней весной, часы еще не перевели вперед, и на обратном пути в отель над дорогой сгустились сумерки. Отца ослепили встречные огни другого автомобиля, и он, съехав с полосы, врезался в него. Родители погибли на месте, брат серьезно пострадал, а Миа… зажатая в машине, была вынуждена полчаса ждать помощи. Так, по крайней мере, написали в газетах. Она потом перечитывала их много раз – как и нескончаемые счета от клиник. К счастью, она была застрахована – страховку купила себе вместе с билетами. У родителей была годовая страховая программа, потому их похоронили за госсчет. Но Майкл, брат Миа, о страховке не позаботился. Настали тяжелые дни – словно Миа было мало потери обоих родителей. Дом пришлось продать – но даже это не покрыло всех расходов на лечение Майкла, включая вызов бригады, три месяца в больнице и перелет домой со специальными предосторожностями, – брат так и остался парализованным до пояса. Так они оказались по уши в долгах, а у Майкла началась депрессия. Миа позабыла о той работе, на которую должна была выйти, и обратилась в компанию Романо в лондонском офисе, попутно работая над усовершенствованием своего итальянского в надежде получить повышение. Каждый день она навещала брата и решала вопросы с жильем. В какой‑то момент заботы ее сломили – ее одолевало горе, страх и гнев. Гнев на отца за то, что не послушал ее, на мать, не поддержавшую дочь, на брата,