Последний час рыцарей - Нанами Шионо

Немногие византийцы всерьез задумывались о том, может ли город пасть. Но случись даже самое худшее, они полагали, что тут можно только смиренно принять волю Господа. В своей истинно византийской манере греческие жители Константинополя сочетали в себе оптимистические надежды с фаталистическим мировоззрением.

Как-то раз после очередного собрания, на котором Убертино, не принимая участия в спорах, лишь слушал пылкие речи других, Георгий, к его удивлению, остановил его около выхода и попросил задержаться для беседы с глазу на глаз.

— Ты не думал о возвращении в Италию? У меня там не самая лучшая репутация, и я не смогу дать тебе рекомендательных писем. Но молодому человеку с твоими способностями окажется несложно найти себе хорошего наставника или занятие. Сегодня, пожалуй, греческую философию лучше изучать в Венеции, во Флоренции или в Риме, а не здесь. В Италии больше учителей и больше книг.

Убертино лишь поблагодарил наставника за заботу и вышел из монастыря. Разумеется, то, что сказал Георгий, было правильно. В отличие от купцов, которые блюли свои интересы, у Убертино действительно не было никаких причин оставаться в Константинополе. И все же ему сложно было окончательно решиться на возвращение домой. Он сам не знал, почему это так. Просто принять так быстро определенное решение казалось как-то странно. Быть может, он перенял византийскую привычку, которую латиняне всегда отвергали, — не видеть леса из-за деревьев.

Убертино давно уже не улыбался, но при этой мысли на его немного мальчишеском лице появилась веселая улыбка.

С высоты Галатской башни открывался прекрасный вид на весь Константинополь, находившийся на противоположном берегу залива Золотой Рог. Виден был порт, где у причалов стояли группы торговых кораблей, а за ним — крепостная стена с башнями в стратегически важных местах. Там и сям в ней открывались ворота, через которые работники поспешно носили туда-сюда различные грузы на полуденном солнце. С этого расстояния они казались маленькими, как игрушечные солдатики, но все-таки достаточно крупными, чтобы их можно было сосчитать. За крепостной стеной виднелся Латинский квартал с его складами, торговыми домами и лавками. Порт всегда был полон людей, кораблей и товаров.

Собор Святой Софии занимал самую высокую точку в городе, из которой его купол возносился на еще большую высоту. Взглянув на запад, зритель утомился бы, считая колокольни многочисленных церквей, которыми славился Константинополь. В отдалении можно было различить высокий квадратный императорский дворец и крепостную стену, тянувшуюся до берегов Золотого Рога. Стоя на вершине башни и охватывая взглядом простор величайшего города Средиземноморья, Ломеллино почувствовал, как что-то сжалось у него в груди. По правде сказать, он чувствовал это каждый раз, когда стоял здесь.

«Почему из всех людей именно я впутался в эту неразбериху, притом — именно теперь?» Он тяжело вздохнул, не заботясь о том, что стоявшие рядом могли услышать его.

Анджело Ломеллино был подестой — магистратом генуэзского поселения в Галате, также известном под названием Пера. Этот квартал, расположенный напротив Константинополя на другом берегу залива Золотой Рог, сделался важным оплотом генуэзской торговли. Со своей «Генуэзской башней» в центре и крепостной стеной, тянувшейся до Золотого Рога и пролива Босфор, он находился исключительно во владении генуэзцев уже двести лет. Остров Хиос в Эгейском море, Галата и черноморский порт Каффа представляли собой три главных центра генуэзской торговли. Именно благодаря этим твердыням генуэзские купцы смогли окончательно превзойти своих давних соперников — венецианцев.

Все в Пере, от пристаней до складских рядов, предназначалось лишь для пользования генуэзцев. Этим они разительно отличались от венецианцев. Те, хотя и составляли большинство населения Латинского квартала в самом Константинополе, были вынуждены делить пространство с купцами из Флоренции и Анконы, а также из Прованса и Каталонии. Галатская башня, с которой открывался прекрасный вид на места обитания их соперников, как бы символизировала положение генуэзцев в Византийской империи.

Постройка этой башни и двух крепостей в холмах, тянущихся вдоль Босфора, была в высшей степени разумной мерой. Генуя вложила все свои ресурсы в торговлю на Черном море. Венецианцы издавна контролировали торговлю с востоком и югом, с Александрией Египетской и со всей Сирией. Константинополь (и торговые порты на Черном море, путь к которым лежал через византийскую столицу) был лишь одной из многих баз для их широких деловых связей.

Уже по одной этой причине пост магистрата Галаты был весьма важен для генуэзской экономики. Для Ломеллино, честного, но немного тугодумного, это оказалось слишком тяжелым бременем. Он сам понимал это лучше, чем кто-либо другой. Назначение не было бы принято, если бы ему не пообещали, что служба станет недолгой. И в самом деле, новый подеста был назначен всего три месяца спустя после того, как Ломеллино занял этот пост. Он ждал приезда своего преемника с горячим нетерпением и молился лишь о том, чтобы во время его правления случилось как можно меньше происшествий.

Это не означало, что Ломеллино пренебрегал выполнением своих обязанностей. Весной, когда турки начали строить свою крепость, он немедленно сообщил эту новость в Геную. Именно подеста предупредил о том, что это событие, по всей вероятности, будет иметь серьезные последствия для генуэзской экономики.

Позже, встревоженный скоростью, с которой продвигалось строительство, Ломеллино продолжал запрашивать, каким образом Пера справится с нападением, которое предвещали происходящие события. Только сейчас, спустя месяцы, из Генуи пришло сообщение об отправке двух кораблей и пятисот солдат.

Безопасность жителей сильно беспокоила Ломеллино. В отличие от купцов Латинского квартала, которые находились здесь проездом, чьи семьи оставались дома, генуэзцы поселялись в Галате надолго. Большинство из них жили вместе с женами и детьми. Было даже немало граждан Генуи, которые родились и выросли в Галате. Вся жизнь этих людей оказалась связанной с этими местами. Сложившуюся ситуацию невозможно было разрешить, просто издав приказ об эвакуации.

Ломеллино был ответственен за решение самой деликатной проблемы, какую только можно себе представить в этой и без того сложной ситуации. Следовало сделать все возможное, учитывая, что вся восточная торговля Генуи зависела от удержания Галаты, чтобы сохранить дружеские отношения с турками, не вызывая раздражения Византийской империи и западноевропейских соседей генуэзцев. Нет ничего сложнее, чем соблюдать нейтралитет тому, чье существование не является абсолютно необходимым ни для одной из сторон. Но таковой оказалась задача, порученная правительством Генуи.

За свои шестьдесят с лишним лет Ломеллино проплыл Средиземное море вдоль и поперек. Но теперь он был в том возрасте, когда большинство мужчин возвращаются к себе на родину и наслаждаются заслуженным отдыхом. Жена его умерла, детей не было. Он был готов передать дело, которое создал в Пере, своему племяннику, после чего вернулся бы в Геную, чтобы тихо провести остаток дней в семье своего брата. Но только Ломеллино собрался уезжать, как на его плечи свалилась эта огромная ответственность. У него и впрямь имелись причины для вздохов.