Русалочья кровь - Ева Святненко

убиваться не стал, а скоренько привёл в дом жёнку и дитками обзавёлся.

Зла тогда была Маруся, очень зла. И так силён был гнев её, что сила помутнела. Копилась, копилась и вызрела Чёрным Жемчугом. И с тех пор все русалки её рода, что питались от этого оберега, вкушали толику яда, копили его в себе. И злоба медленно прорастала в их душах.

А Марусе даже в истинном облике приходилось накидывать морок, чтоб не было видно тёмный комок у неё внутри с лошадиную башку величиной. Стара она была, старше остальных, много повидала и долго от Жемчужины питалась. И если однажды не удержит Маруся себя в руках, позволит хоть капле тёмной души своей просочиться наружу, то беда будет большая.

Глава 4

Тени деревьев глухо шептались и вились под ногами, норовя запутать, сбить с пути. Одним взмахом руки успокоил он недовольных духов леса и прошептал благодарность защищающим предкам. Их длань, он чувствовал, простёрлась над ним, принося удачу и сопутствуя во всех делах, как и сегодня.

Долго он продирался сквозь бурелом, но вышел к полуночи на поляну, залитую бледным лунным светом. Большой трухлявый пень возвышался ровно посредине, как трон лешего, хозяина сих заповедных мест около Сервуги. По бокам от него трава была вытоптана по кругу, как плясал кто-то в пьяном угаре во славу лесного владыки, восседающего над миром в царском величии своём. Однако, в эту ночь не было ни танцев, ни веселья, да и глава лесной братии занимался важными делами вдалеке от этого места.

Таинственный гость, тем временем, достал нож из-за пояса, глубоко воткнул в податливую древесину и завёл речитатив.

На море, на окияне, на острове Буяне

Стоит пень трухлявый на поляне

Луна светит, месяц рогами метит

— Костя.

Рыжая девушка выскользнула из темноты и остановилась на границе света и тени.

— Катенька, — он нахмурился. — Зачем ты пришла? Опасно это.

— Костя, соскучилась я, мочи нет.

Девушка бросилась ему на могучую шею и начала быстро покрывать поцелуями каждый открытый участок кожи.

— Любый мой, ненаглядный. Свет мой.

— Катя, подожди. Прими свой истинный облик, не люблю я так. Знаешь ведь.

Тонкая фигурка отстранилась и поплыла, истончилась, побледнела, словно бы полупрозрачной стала. Волосы посветлели и, утратив рыжий оттенок, бледно-розовым потоком стекли до самой земли, глаза выцвели до еле заметной голубизны, как летнее небо в жаркий июль.

— Не люблю я этот образ, Костя. Как неживая я в нём. Хоть я и есть неживая, — горько усмехнулась Катенька.

— Для меня ты самая красивая и живая. Только ради тебя моё сердце бьётся.

— Так пускай за двоих оно бьётся.

Обнял Костя свою Катеньку и крепко прижал к груди.

— Будем за двоих биться. И я и моё сердце. Скоро уже, милая моя. Альфа наш стар и немощен, только я и Виктор ему соперники.

— Осторожнее, хороший мой, — прошептала девушка.

— Буду ходить на мягких лапах, так что опасность мимо пройдёт. Чую её нюхом звериным. Но и ты, свет мой, не робей. Уговор наш помнишь?

— Я сделаю всё, что потребуется.

Локоны Кати потемнели до багряного, а в глазах замелькали красные огоньки. Вспыхивали и гасли, как искры от костра.

— Так что случилось у тебя, любимая моя? Вижу, что встревожена ты?

— Не знаю. Что-то происходит странное. Три новых сестры-русалки у нас появились. То одна за сто лет, а тут сразу трое.

— Чудные дела.

— А ещё Настенька не такая. Ходит и думу думает постоянно. Что ни спрошу — на меня огрызается. Боюсь я, что помешают они планам нашим.

Костя крепко обнял девушку и закопался руками в пушистые пряди.

Три года назад они встретились во время Русальей недели и с первого взгляда полюбили друг друга. С той поры и повелось, что каждое новолуние, когда сила русалочья на спаде была, ждал Костя Катеньку, а та сбегала от подруг втихую. Ведь узнают и запретят сразу же. Как же это с врагом встречаться да любиться.

Испокон веков известно ведь, что идёт война меж русалками и оборотнями. Сначала лес не могли поделить: перевёртыши ярились, что утопленницы добычу пугают, из-за них крестьяне в дубраву не захаживают. А в деревне не поохотишься — везде кольев понатыкано, да ям понарыто, а спят все за оградами высокими и запорами крепкими.

Потом и за пруд спор пошёл. Приходили пить перевёртыши, да нарочно воду мутили, ил со дна поднимали. А русалки хвать их за холку и в царство своё утягивали. Когда два щенка так погибло, то заключили хрупкое перемирие и разделили владения. Хорошо хоть тихая Катенька поспособствовала и утихомирила гневливых сестер своих, Настю и Марусю. Жалко ей стало детей махоньких, не виноватые они ни в чём были, кроме как игр дурных по наущению взрослых.

Промежевали территории честь по чести. Но так уж случилось, что пруд и часть леса, что водяницам достались, оказались в черте будущего города. Постепенно люди деревья изничтожили, асфальт положили, железом град свой обнесли. А пруд иссох сам по себе и назывался теперь "Сухим".

Недовольны русалки, но договор нарушать нельзя. Был им путь заказан в дубраву, что перевёртышам отошла.

А оборотни в город не могли войти, кроме как по договору с людьми. Основали перевёртыши в лесу своё поселение под прикрытием староверов, которое со временем стало центром притяжения для практикующих йогу, цигун и разные просветления. Положено там было, чтоб мужики шастали в штанах, верёвочкой подвязанных, а женщины все в юбках длинных, чтоб подол до полу доставал. А в этом году и новая мода пошла — без трусов расхаживать, чтоб потоки астральные лишней тканью не блокировать.

А самых продвинутых отправляли в нирвану, так сарай за поселением назывался. И там в обрядовом кругу давали им новое имя и жизнь новую, подлунную. Принимали в стаю волчью.

Так что сильно рисковала Катенька, придя к возлюбленному на четверть луны, да в запретный для русалок лес. И свои, и чужие её