Место для жизни - Юлия Винер

«Казуистический склад ума», — отметил про себя врач, который гордился своей памятью и ничего не записывал при пациенте. Надо же, жить в такой квартире и заниматься таким вздором!

— Итак, вы пробовали, — сказал он юноше. — И что же?

— Пока не знаю. Я еще не кончил.

— Ни разу не кончили?

— Я всегда кончаю, но каждый раз иначе. И смотрю, что получится.

— И что же получается?

— Пока меня это не удовлетворяет.

— Вы не получаете удовлетворения?

— Нет, настоящего удовлетворения пока не получил.

«Видимо, нуждается в эрототерапии», — проницательно записал врач в мысленной истории болезни.

А юноша проговорил про себя: «Ишь как возбудился, видно, самому ему нечасто обламывается», — и ухмыльнулся. Ему понравилась картинка, которая сразу же нарисовалась из этих слов: иссушенный желанием врач, расстегнув на груди пижаму, пытается притянуть к себе неподатливое тело своей жены, а она, бормоча «устала, голова болит, не в настроении», поворачивается к нему нетронутой задницей и отталкивает его ноги жесткой пяткой.

Тут юноша решил, что это слабовато, и сложил другую фразу: «Ах ты, промыватель мозгов недотраханный», — и картинка нарисовалась соответственная: в набитом автобусе врач, с преувеличенным вниманием глядя в окно, прижимается украдкой к стоящим впереди формам, обтянутым незначительной летней тканью.

И наконец, сформулировал ситуацию еще иначе: «Бедный собрат мой, как жаждет твое наболевшее сердце прильнуть к родному сердцу, как истосковались руки твои по нежному теплу любимого тела», — и тогда картинка получилась красивая: при зыбком сиянии свечей психолог раскрывает объятия навстречу неясной женской фигуре; голова его откинута назад в экстазе, глаза полузакрыты, губы шепчут возлюбленное имя… Тут юноша засмеялся, хотя совсем не хотел обидеть врача.

— Вы напрасно смеетесь, — сказал врач обиженно. — Это весьма серьезно.

— О да, весьма серьезно, — согласился юноша.

— С физической точки зрения у вас все в порядке? — спросил врач.

— Вполне. И с химической тоже.

— Вы все шутите!

— Отнюдь. Я хотел сказать, что моя гормональная система реагирует на соответствующие стимулы вполне адекватно. Это ведь химия, не так ли? Просто в первый раз я выразился коротко и идиоматично, а во второй — длинно и суконно.

— Я вижу, что, несмотря на серьезную проблему, настроение у вас веселое, — с упреком заметил врач.

— Очень! — весело ответил юноша.

— И как же вы это объясняете?

— А это надо объяснять? — удивился юноша.

— Вы считаете, это нормально в вашей ситуации?

— А что, нет? Какая же такая моя ситуация?

— Вам грозит окончательный уход отсюда, из этой прекрасной квартиры, в виртуальную действительность, единственное место, где, как вам представляется, возможно для вас полное сексуальное удовлетворение.

— Гм! — с интересом сказал юноша. — Вы действительно обещаете мне там полное удовлетворение? Или вы знаете еще какое-то место, где это возможно?

«Отказывается осознать серьезность ситуации», — уверенно констатировал врач.

— У вас есть все предпосылки для счастья здесь, не в каком-либо другом месте: молодость, привлекательная внешность, здоровье, чудесная квартира, персональный компьютер, и однако, вы не…

Врач замялся, юноша с любопытством ждал:

— Никак не могу узнать, бывает ли любовь?

— Ну, можете назвать это так…

— А как называете это вы? — с живостью спросил юноша.

— Ах, не все ли равно, как назвать, — ответил врач, теряя терпение. — Мы же оба прекрасно знаем, о чем речь.

— Нет, нет, назовите, а вдруг ваше слово и решит мою проблему?

Врач устало пожал плечами и снова подумал про себя, что юноше необходим курс эрототерапии.

— Проблема любви не словами решается, — сказал он, думая лишь, как бы поскорей отделаться от неприятного пациента. — В наше время принято было проверять слова делами, вы же, я замечаю, предпочитаете пустую игру слов.

— Не пустую. Я просто делаю как раз наоборот — проверяю дела словами. А как их еще проверить? Разве дело само по себе несет в себе какой-нибудь смысл? Смысл появляется только при определении его словами. Кроме того, доктор, вам не кажется, что вы читаете мне мораль? Разве это входит в обязанности психолога?

— Что вы, что вы, — поспешно возразил врач, мгновенно представив себе жалобу по поводу нарушения врачебной этики. — Ни в коем случае. Я не даю вашим действиям никакой моральной оценки. Я всего лишь пытаюсь их категоризировать.

— А, ну тогда ладно, — успокоился юноша.

— Просто же как старший, опытный человек, я считаю себя вправе заверить вас, что ваша чудная квартира станет еще милее и уютнее, если в ней наряду с бездушным, бесполым компьютером появится живое существо женского пола.

— Да, наверное… — задумчиво проговорил юноша. — Но я? Ведь это существо надо любить, а я все еще не знаю…

— А потому настоятельно советую вам пройти курс лечения в нашей эротоклинике. Я думаю, в вашем случае больничная касса его оплатит.

— Вы думаете? — оживился юноша. — Возможно. Это, значит, и есть то место, где я узнаю про любовь между мужчиной и женщиной?

— Ну зачем же так! Вы же разумный человек!

— Нет, не там? — огорчился юноша. — А где же? Может быть, если не через кассу, а частным образом?

«Он надо мной издевается», — оскорбленно подумал врач. У него не было с собой никаких вещей, поэтому он просто повернулся и быстро пошел вон. Юноша удивился:

— Куда же вы? Вы разве уже кончили?

Но врач только рукой махнул.

— Вы меня не поняли, постойте, я все вам объясню еще другими словами, — крикнул ему вслед юноша.

Врач даже не обернулся.

А последняя фраза юноши птичкой вылетела в окно и полетела в садик, где на ветвях дерева в большом количестве сидели хвостами кверху еще другие слова и улыбались друг другу.

Ами не был ни младшим из пятерых братьев и сестер, ни самым любимым у матери. Но он последний из всех оставался с нею дома, и поэтому, когда она умерла, ему удалось отсудить в единоличное владение эту трехкомнатную квартиру, в которой когда-то они жили все вместе и даже иногда играли вместе. А остальным отошли кое-какие деньги и право владения материным местом на базаре, которое тоже ведь стоило немало. Захотят — продадут, а нет — пусть торгуют, если им охота. Ами с этим делом теперь завязал.

Отсудить квартиру было непросто, тянулось это долго и стоило Ами общения с братьями и сестрами, которые теперь никогда не приглашали Ами ни на общие праздники, ни на семейные и даже не звонили никогда. Это было неприятно, и Ами частенько задумывался, стоило ли дело того, но каждый раз приходил к выводу, что стоило, ибо от братьев и сестер он никогда ничего хорошего не видел, а квартира — это такое сокровище, которое стоит любых неприятностей.