Икона, или Острова смерти - Гэри Ван Хаас

— Отлично, — ответила Линда. — Но если этот парень сломает вам шею, вы умрете. А мне сегодня хочется быть щедрой. Итак, сколько нужно, чтобы он от вас отстал?

Юджин взглянул на меня. Я был потрясен не меньше. Он слегка приподнял бровь и холодно произнес:

— Пятьсот евро.

Линда открыла кошелек и принялась отсчитывать из пачки банкноты по пятьдесят евро. Кем бы ни была эта женщина, но в деньгах она явно не нуждалась.

— Вот, — сказала она, продолжая считать, — четыреста пятьдесят… пятьсот. Берите. Считайте, что я вам одолжила. Когда-нибудь вернете. — Линда протянула ему пачку купюр.

Грек наблюдал за нами. Он видел, как деньги перешли в руки Юджина. Юджин развязно подошел, швырнул банкноты ему под ноги и удалился. Грек собрал разлетевшиеся по полу деньги и, облизывая губы, пересчитал их. Я посмотрел на него, когда он стоял с деньгами в руках. Грубое лицо, глубоко посаженные черные глаза, взгляд человека, у которого мало проблем в жизни.

Юджин и Ян уселись у стойки, чтобы выпить. Я был рад тому, что у меня появился шанс поговорить с Линдой.

— Как благородно с вашей стороны — выручить незнакомца, — начал я разговор.

— У меня есть деньги, и я трачу их как хочу. — В ее голосе прозвучала спокойная уверенность.

— Он вернет долг.

— Меня это не волнует, Гарт. — Она произнесла мое имя так, будто мы уже были знакомы целую вечность. — Я слышала об этих безумных круизах с Выпивкой. Я доверяю своим инстинктам.

— Спасибо. — Я потянулся к ней и чмокнул в щеку. Она благодарно улыбнулась.

— Не стоит благодарности. Но вы можете угостить меня сегодня вечером в «Дублинере». Часов в десять.

— Разумеется, мисс Геллер.

Она улыбнулась мне, выходя на улицу. Фиолетовые сумерки окружили ее таинственным сиянием. Вечернее небо обрело алый цвет, и маленькие фонари на лодках вдоль пристани мерцали, как крошечные серебристые звезды. Я смотрел, как Линда исчезает в одном из узких, вымощенных булыжником переулков, а потом взглянул на часы. До десяти было еще далеко.

Миконос не похож на другие греческие острова. Его населяет самая разная публика — от простых греческих крестьян и обыкновенных туристов, приехавших в двухнедельный отпуск, до настоящих «золотых мешков». Здесь можно увидеть владельцев шикарных яхт на Средиземном море бок о бок с босоногими искателями приключений. Вдобавок Миконос — излюбленное местечко самых буйных и изощренных гомосексуалистов, а также умудренных опытом пассажиров с круизных лайнеров, которые сходят на берег на сутки и пускаются по магазинам.

Миконос — жемчужина в короне Киклад, самое соблазнительное яблочко в саду Гесперид. Городок, сплошь состоящий из домиков кубической формы, яркая, ослепительная белизна которых контрастируете напыщенной синевой моря. Мощенные булыжником улочки вьются в лабиринте колонн и аркад; выбеленные известкой постройки как будто опираются друг на друга, их деревянные балконы сплошь увиты кроваво-красными бугенвиллеями и гибискусом. И в конце каждый улочки призывно блестит море.

Днем городок по своей пестроте похож на марокканский базар; витрины магазинов и балконы увешаны великолепными покрывалами, шалями и коврами. Гавань обрамлена уютными кафе и тавернами, чьи столики кроются в тени разноцветных полосатых навесов. Но вечером, когда фиолетово-розовые лучи заходящего солнца окрашивают белые стены и отовсюду стягивается серый сумрак, лабиринт улиц начинает играть таинственными тенями. Хозяева магазинчиков сидят в какой-нибудь из многочисленных таверн в гавани, потягивая дымчатый коньяк, пахнущий лакрицей, и наблюдают за тем, как последние лучи солнца исчезают, словно по волшебству.

— Глоточек узо, чтоб язык развязался, — говорил в таких случаях Юджин, входя в бар. Он приближался к стойке, вытаскивал свою счастливую монетку и предлагал бармену сыграть с ним на выпивку. У нас были любимые бары. Я предпочитал «Пиано». Юджин — «Дублинер».

Я надеялся, что сегодня вечером он изменит своему обыкновению и будет держаться подальше от неприятностей. Что и говорить, мне хотелось увидеться с Линдой наедине. Я нервничал, заходя в «Пиано». Громко играл рок, и на маленьком танцполе от души отплясывала толпа туристов.

Управляющий баром Спиро, мой старый друг, приветствовал меня широкой сияющей улыбкой, как будто знал, что грядут великие события.

— Я ищу женщину, — сказал я. — Ее зовут Линда Геллер. Ты не знаешь ее, Спиро?

— Ты всегда ищешь женщину, приятель. — Спиро закатил глаза, ухмыльнулся и тут же стал похож на козла. Он был лыс и носил острую бородку. — Я знаю мисс Линду. Она фотомодель. Такая загадочная женщина! — Он придвинулся к моему уху. — Потрясающие американские сиськи. Ты с ней уже спал, а? Да? Или нет?

Официанты и бармены всегда были бесценным источником новостей, информации и сплетен о своих клиентах, но этот тип перешел все границы.

— Займись делом, Спиро! — резко бросил я вместо ответа.

Слава Богу, вскоре пришла Линда. Она великолепно смотрелась в белом; полупрозрачная юбка колыхалась, когда она шла. Воплощение постоянства и роскоши. В вечернем свете она казалась еще более смуглой и темноволосой, чем прежде; ее драгоценности заставили бы Иванку Трамп[4]позеленеть от зависти. Линда протянула мне руку, на которой звенели бриллиантовые браслеты. Я мягко коснулся кисти и поцеловал ее.

— Пойдемте вон за тот столик в углу, — сказал я.

Я зажег свечу, стоящую в красном стеклянном подсвечнике. Язычок огня трещал и метался, отбрасывая розовые блики на ее лицо. Линда казалась юной и свежей, она выглядела не старше, чем на двадцать пять. Она заказала себе мартини и закурила.

— Вы давно работаете моделью?

Она ответила уклончиво и туманно. На все мои вопросы она не давала определенных ответов. Меня посетила мимолетная мысль, что за этой расплывчатостью, возможно, скрываются ложь и хитрость; та ловкость, с которой Линда вела разговор, выдавала в ней большую любительницу игры. Спиро был прав: загадочная женщина.

— Пока я на Миконосе, я не работаю. Просто отдыхаю, — в конце концов сказала Линда.

Она отпила мартини, как бы глубоко задумавшись, и рассеянно покрутила веточку оливы длинными изящными пальцами.

— Вы хорошо знали Джона? — Линда пристально взглянула на меня. Ее экзотические глаза ничего не выражали; за этой завесой таилась какая-то темная тайна.

— Он был моим другом, — спокойно ответил я. — Иногда мы вместе рисовали. Я очень ценил его как иконописца.

— Вы думаете, он и вправду сошел с ума?

Я засмеялся:

— Бросьте, Джон всегда был чудаком. Но сумасшедшим? Господи, все люди немного ненормальные в нашем безумном мире. Джон был таким же сумасшедшим, как и мы.