Женщина и мужчины - Мануэла Гретковска

– Мой?! Да какой же он мой? Он твой племянничек! Эх ты!.. – Оттолкнула она от себя его кресло. – Твоя родия, ты и отдувайся.

– Разве это я его сюда пустил?

– Но надо же было кому-то починить компьютер! Барахлил ведь, – вызывающе тряхнула она челкой. – Интересно, сколько еще клиентов подобрал твой родственничек…

– Яцусь? Да нет же, он, наверное, вписал данные этой пани, а потом в компьютере что-то сломалось. – Тут Вебер вспомнил о Кларе: – Эта современная техника так быстро портится, что просто не поспеваешь за прогрессом, – похлопал он по монитору.

– Ну, коль уж вы были у нас отмечены, – заискивающим тоном вмешалась пани Вебер, – будьте любезны, взгляните сюда, – пододвинула она к Кларе скоросшиватель. – Может быть, покупатель вашей квартиры – один из наших клиентов? Иногда люди подписывают соглашение, а потом у нас за спиной договариваются между собой…

Ночь для Клары началась у входных дверей, словно в исповедальне. Стоя в темной прихожей, она через цепочку выслушивала Яцека Вебера. Тот, сгорбившись, преисполненный смирения, прикладывал руку к груди.

– Вы позволите мне объяснить?

– К чему мне ваши объяснения? Это бизнес вашей семьи. Ключи мне не нужны, завтра новый хозяин поставит другой замок.

То, что Яцек обвел вокруг пальца Веберов, не вызывало в ней возмущения – они сами смахивали на плутов. Она злилась на себя: надо же, дать себя так одурачить! А ведь он ей даже понравился.

– Это не то, что… – Он покорно склонил голову.

– Квартиру я продала, а все остальное меня не интересует.

Она знала подобных товарищей. Такие, как правило, горлопанят возле уличных лотков, а потом, бывает, дорастают до открытия собственного магазина и далее основывают серьезное дело. Вот и этот тоже старается раскрутить собственный бизнес. Во времена беззакония легальное воровство именуют предпринимательством.

– Будешь больше какать – будешь меньше плакать, – безотчетно произнесла она детский стишок, вдыхая застоявшийся пыльный запах лестничной клетки.

– Простите?

– Это вы уж меня простите, я устала, – намеревалась она закончить разговор и закрыть дверь. – Хотя, знаете… Все-таки вы мне порядком… накакали.

– Я бы сам купил вашу квартиру… – Раздался характерный щелчок выбитой пробки, и на площадке погас свет.

– О, не удивляюсь, вы столько раз ее осматривали, что и мне бы на вашем месте здесь понравилось. Спокойной ночи.

Клара закрыла дверь и какое-то время прислушивалась, ушел ли Яцек. За спиной у него она успела заметить цветы. «Отнеси-ка ты их лучше своей тетке», – с жалостью подумала она обо всех Веберах – поникшей шкварке, ее муже во вращающемся кресле и хитром племянничке. У самой Клары не было родственников: те, что по линии отца, куда-то запропастились с его уходом из семьи, а мать, единственная дочь своих родителей, которых она потеряла еще в детстве, не горела желанием поддерживать контакты со своей дальней родней. Эти связи, так или иначе, полны садомазохизма: мазохизм заключается в невозможности разорвать кровные узы, а садизм – в необходимости их поддерживать хотя бы в праздники, подвергая ревизии список взаимных обид.

На площадке залаяла собака, и Клара расслышала испуганный возглас: «Кто это?!» того самого старика с таксой; он, видимо, наткнулся на стоящего в темноте Яцека.

– Опять электричество испортили! – выглянула соседка из квартиры напротив. – После смерти Моравской никакого покоя нет, днем и ночью тут ошиваются.

– А знаете, эта ее дочка, Клара, уже в «скорой» не работает, уволили ее, теперь в агентстве подрабатывает. – Старичок пытался взять на руки лающую собаку.

– Ой-ой, – соседка заметила все еще стоящего у лестницы Вебера и слегка прикрыла дверь. – Если б старуха дожила… Она ведь дочку на докторшу учила. Вот я вскоре тоже отправлюсь в мир иной и все ей там расскажу, пусть призовет свою Клару к порядку, а то стыд-то какой!

– Не закрывайте, посветите мне, – попросил старичок, направляясь к щитку, из которого сыпались искры.

Клара не собиралась вмешиваться в разговор госпожи Альцгеймер с господином Паркинсоном. Их старческие роптания на лестничной клетке – этой единственной сцене, где они чувствовали себя как минимум участниками некогда слаженного хора, подыгрывающими себе перестуком по водосточным трубам и радиаторам отопления, – не слишком ее волновали, однако ради памяти матери она все же решила объясниться и резко открыла дверь:

– Я не говорила, что съезжаю? – крикнула она так, чтобы донеслось и до глуховатого старичка, и до всех, кто подслушивал их под дверями. – Я съезжаю, и люди приходят смотреть квартиру. И этот господин тоже из а-гент-ства не-дви-жи-мо-сти. Проходите, пан Яцек.

Зажегся свет. Вебер торопливо воспользовался приглашением и тут же уселся в прихожей прямо на коврик для ног.

– Разрешите мне закончить, – спокойно произнес он.

Яцек никого не хотел обмануть или обокрасть. Он случайно находился в дядюшкиной конторе, когда она пришла продавать квартиру, и решил воспользоваться случаем, чтобы познакомиться поближе. Он архитектор и немного разбирается в квартирах – занимается внутридомовым отоплением, ну и всякое такое… Он сидел, опершись спиной о деревянную дверь и скрестив ноги, чем-то напоминая молодого смуглого Будду под деревом просветления,[10]– такая фигурка была в кабинете у профессора Кавецкого. Собственно, Вебер сейчас тоже пытался просветлить возникшую ситуацию, и Клара понемногу начала понимать. Он хотел поближе познакомиться с ней, договориться или… А у нее вечно ни на что не было времени: только здрассте, до свидания, здесь ванная, там кухня… Когда он просил его обследовать, она отвечала, что пока не принимает пациентов, готовится к путешествию и не знает, вернется ли.

– Глупости, я же шутила.

– Знаю, но я все равно боялся. Я уже не знал, кого приводить, у тебя побывали все мои знакомые, не мог же я все время приводить каких-то пенсионеров.

– То есть…

Как-то раз Клара вышла следом за Яцеком и его едва плетущейся «клиенткой», которая в свое время была связисткой жолиборских подразделений Армии Крайовой.[11]Вебер и старушка стояли в арке и пересчитывали мелкие деньги.

– Если бы никто не нашелся, я бы сам купил квартиру. Я бы не обманул тебя, не оставил на бобах.

– Ты им платил? Сколько?

– Достаточно.

– Ты с ума сошел.

– Это мое дело. – Он поднялся.

Она была его идеалом. До их встречи он и представления не имел, как должен выглядеть его идеал. Когда Клара вошла в контору, вся прежняя жизнь показалась ему пребыванием в темной комнате для фотопроявки, где он ждал, пока перед ним всплывет ее лицо.