Принцесса Линдагуль и другие сказки - Сельма Лагерлеф

– Тот, к кому в дом попал подмёныш, должен избить его толстой палкой, – сказала одна старушка.

– Зачем же так жестоко обходиться с ним? – спросила крестьянка. – Хоть он и уродлив, всё же не причинил никому зла.

– Если троллёнка бить до тех пор, пока не потечёт кровь, примчится троллиха, бросит тебе твоё дитя, а своё заберёт с собой. Я знаю многих, кто вот так получил своих детей назад.

– Да, но те дети прожили недолго, – вставила другая старушка. И крестьянка про себя подумала, что это средство – не для неё.

К вечеру, после того как она немного посидела одна в горнице с найдёнышем, она так безумно затосковала по собственному ребёнку, что и не знала, как ей быть. «Может, всё-таки сделать, как мне посоветовали?» – подумала она. Но так и не смогла решиться избить троллёнка.

Тут же в горницу вошёл крестьянин, в руках он держал палку и спросил, где подмёныш. Жена всё сразу поняла: он хочет последовать совету мудрых старушек и избить троллёнка, чтобы получить назад своё родное дитя.

«Хорошо, если он это сделает, – подумала она. – Я такая глупая. Я никогда не смогла бы избить невинного детёныша».

Но только муж ударил троллёнка, как жена кинулась к нему и схватила мужа за руку.

– Нет, не бей его! Не бей его! – умоляла она.

– Ты, верно, не желаешь получить назад нашего ребёнка, – сказал муж, пытаясь вырвать свою руку.

– Ясное дело, я хочу получить его, – ответила жена, – но только не таким путём.

Крестьянин поднял было руку, чтобы снова ударить детёныша, но, прежде чем он успел это сделать, жена заслонила троллёнка собой, и удар достался ей.

– Боже небесный! – воззвал крестьянин. – Теперь мне понятно, ты собираешься подстроить всё так, чтобы наш ребёнок остался у троллей на всю жизнь.

Он молча постоял в ожидании, но жена по-прежнему лежала на полу, защищая своим телом троллёнка. Тогда муж, отбросив палку, в гневе и печали вышел из горницы.

Потом он всё удивлялся, почему не сделал по-своему, хоть жена так ему противилась. Но что-то его остановило. Не мог он ей перечить.

Снова прошло несколько дней в горе и печали. Тяжко матери терять дитя. Но хуже всего на свете получить вместо него подмёныша. Это ещё пуще нагоняет тоску и не даёт покоя.

– Не знаю уж, чем и кормить детёныша, – сказала однажды утром крестьянка мужу. – Не желает он есть то, что я ему ставлю.

– Ничего удивительного, – ответил муж. – Разве ты не слыхала, что тролли ничего, кроме лягушек да мышей, не едят?

– Но ты ведь не потребуешь, чтобы я пошла к лягушечьему пруду и добывала ему там корм? – спросила жена.

– Нет, ясное дело, я этого не потребую, – усмехнулся муж. – По мне, лучше всего было бы, если бы он умер с голоду.

Прошла целая неделя, а крестьянка всё никак не могла заставить троллёнка что-нибудь съесть. Она расставила вокруг него разные лакомства, но троллёнок только кривлялся да плевался, когда она хотела заставить его что-нибудь отведать.

Однажды вечером, когда, казалось, он вот-вот умрёт с голоду, в горницу примчалась кошка с крысой в зубах. Крестьянка вырвала крысу у кошки, бросила её подмёнышу и быстро вышла из горницы, чтобы не видеть, как он ест.

Когда же крестьянин заметил, что жена его и впрямь начала добывать подмёнышу лягушек, мышей да пауков, его охватило такое к ней отвращение, что он не мог дольше его скрывать. И слова доброго сказать он ей тоже не мог. Но из дома насовсем не уходил – она ещё сохранила какую-то долю своей власти над ним.

Но этого мало. Слуги тоже начали выказывать неуважение и непочтительность хозяйке. А хозяин перестал делать вид, будто он этого не замечает. И хозяйка поняла, что коли она и впредь будет защищать подмёныша, то тяжек и горек станет ей каждый божий день. Но уж такой она уродилась: если на её пути вставал кто-нибудь, кого все ненавидели, она старалась изо всех сил прийти бедняге на помощь. И чем больше страданий выпадало на её долю из-за подмёныша, тем бдительнее следила она за тем, чтобы ему не причинили ни малейшего зла.

Спустя несколько лет в полдень крестьянка сидела одна в горнице и накладывала заплатку за заплаткой на детскую одёжку. «Да, – подумала она, – не ведает добрых дней тот, кому нужно заботиться о чужом ребёнке».

Она всё латала и латала, но прорехи в одёжке были такие большие, и их было столько, что, когда она смотрела на них, слёзы выступали у неё на глазах. «Однако это уж точно, – подумала она, – коли б я латала курточку собственному моему сыну, я бы прорех не считала».

«До чего же мне тяжко с этим подмёнышем, – снова подумала крестьянка, увидев ещё одну прореху. – Лучше всего было бы завести его в такой дремучий лес, чтобы он не мог найти дорогу к нам домой, и бросить его там».

«Вообще-то не так уж трудно избавиться от него, – продолжала она разговаривать сама с собой. – Стоит хоть на миг выпустить его из виду, как он утопится в колодце, или сгорит в очаге, или же его искусают собаки, а то и лошади растопчут. Да, от такого злого и отчаянного, как он, избавиться легко. Нет ни одного человека в усадьбе, кто бы его не ненавидел, и, если бы я вечно не держала троллёнка возле себя, кто-нибудь уж воспользовался бы случаем убрать его с дороги».

Она пошла взглянуть на детёныша, спавшего в углу горницы. Он подрос и был ещё уродливей, чем в тот день, когда она увидела его в первый раз. Ротик превратился в свиной пятачок, бровки походили на две жёсткие щётки, а кожа стала совсем коричневой.

«Латать твою одежду и сторожить тебя – это ещё куда ни шло, – подумала она. – Это самая малость из тех тягот, которые мне приходится выносить из-за тебя. Мужу я опротивела, работники презирают меня, служанки насмехаются надо мной, кошка шипит, когда видит меня, собака ворчит и скалит зубы, а виноват во всём – ты. Однако то, что животные и люди ненавидят меня, я бы могла ещё вынести. Хуже всего то, что всякий раз, когда я тебя вижу, я ещё сильнее тоскую по собственному ребёнку. Ах, любимое моё дитя, где же ты? Спишь, поди, на подстилке из мха и хвороста у троллихи?!»

Дверь отворилась, и хозяйка поспешила снова вернуться к шитью. Вошёл муж. Вид у него был повеселее и заговорил он с ней поласковее, так, как давно уже не говорил.

– Сегодня в селении ярмарка, – сказал он. – Что скажешь, не пойти ли нам туда?

Обрадовалась жена его словам и сказала, что охотно с ним пойдёт.

– Тогда собирайся, да побыстрее! – распорядился муж. – Придётся нам идти пешком, ведь лошади в поле. Но, если мы пойдём горной тропой, поспеем вовремя.