Осторожно, котик! - Оксана Иванова-Неверова

приходила в себя, разглядывая дыру в потолке.

– Это провал… – сказала она, вытаращилась в зал и одеревенела.

В баре сидели, лежали, ползали по столам и лепились к стенам разные болотные создания.

Гигантские вонючие слизни время от времени вытягивали из-под лавок рожки и требовали «повторить». Тогда бесёнок-официант подбегал к ним с ведром пузырящейся жижи и выливал её прямо под лавку. Слизни погружали в жижу рога и одобрительно хлюпали.

Где-то в углу громко хохотала Кикимора. Она пришла вместе с дочкой, которой намеревалась присмотреть жениха. Худосочная дочка противно фыркала – ей никто не нравился. Она пришла поесть.

Рядом с ними сидели две сестры-болотницы. Они посматривали вокруг и ничего толком не заказывали – очевидно, были на диете. Болотницы тянули один папоротниковый смузи на двоих и выглядели дико модно. В платьях оверсайз из последнего речного каталога, босые, но в шляпах. Длинные волосы почти полностью закрывали их лица, оставляя свободным только один глаз. После того как Лихо Одноглазое сгноило целую лесополосу, в болотной среде стало модно ему подражать.

Бар был забит до отказа. Болотник, привлекая посетителей, организовал концерт.

В афише были заявлены:

– черти-чечёточники с уникальной программой «В лоб копытом»,

– световое шоу блуждающих огоньков с драматическим номером «Забудь дорогу навсегда»,

– гость из глубокой трясины Вислоухий Гнилозуб со стихами травмирующего содержания,

– слизняк съедобный скоростной с экспресс-показом «Поймай меня, если сможешь».

Но вышло так, что черти-чечёточники решили по пути обобрать Вислоухого Гнилозуба. Который как раз сидел на обочине и, обливаясь слезами раскаяния, доедал скоростного слизняка. Черти вступили с ним в неравную схватку – двое против одного – и потому потеряли два хвоста в одной пасти. Гнилозуб оказался не так гнилозуб, как обещал его сценический псевдоним. Едва пострадавшие начали торговаться за хвосты, показались блуждающие огоньки и наобещали всем златые горы. После чего сомнительная компания исчезла в неизведанных просторах Бескрайнего леса.

Хозяина бара об этом, конечно, никто не предупредил. Так что он ждал артистов с минуты на минуту. Болотная братия уже давно стучала посудой по столам, полам, соседям и требовала зрелищ.

Когда на сцену шлёпнулась зелёная Овца, в зале воодушевились. Овца стояла как вкопанная, и Болотник понял, что звезда эстрады ждёт, когда её объявят. Болотник посмотрел в программу и решил, что на скоростного слизняка она не похожа – слишком тормозит. Огоньки он тоже исключил. Хотя глаза Овцы и горели от ягоды-смердючки, которую она успела перехватить по дороге, на шоу это явно не тянуло.

Болотник подошёл к микрофону, отбулькался и пробасил:

– Вислозубый Гнилоух! Стихи! – Тут он увидел, что в нижней части загадочного существа торчат копыта, и на всякий случай прибавил: – Чечётка! От Ухозубого Гниловисла!

Нечисть возликовала. Она хлопала друг друга по головам, дёргала за подвернувшиеся хвосты и давила на пятаки тем, у кого были пятаки. После одного особенно сильного всхрюка Овцу расклинило. Она немного пожевала микрофон, обёрнутый мхом для лучшего звучания, и провозгласила:

– Вы просите песен…

– Вообще-то, стихов! – рявкнул Упырь во фраке.

Он был большой ценитель поэзии и нарочно преодолел два болота ради поэтического удовольствия.

Заблудшая Овца не стала спорить и уважила его просьбу.

– Стих про неизвестное! – объявила она и, строго глядя на Упыря, прочла:

Подмышкой чувствую – ползёт неизвестное.

Щекотно мне и тревожно.

А это хвост потерял своё место

И ищет его осторожно!

Овце неистово зааплодировали.

– Ещё! – надрывался бес, потерявший хвост во время облавы на бесов. – Жги, Вислогнил!

Овца закатила глаза:

Сижу под кустом кустистым я,

Мышь мной придавлена и царапается.

Вижу, как на берёзу, посвистывая,

Уши мои карабкаются!

– Ай, Зубоух, ай, молодца! – расчувствовался Упырь и промокнул слёзы бородой банника.

Неожиданно к микрофону взобрался Анчутка.

– Антракт! – крикнул он. – Попрошу всех оставаться на местах!

И Анчутка потянул Овцу за хвост со сцены. Овца упиралась – она хотела спеть песню с моралью и сделала это, зацепившись копытами за прожектор:

Запахом пленила, в рот ко мне просилась,

Ягода-смердючка недозре-е-лой была.

Глаза повылезали, в носу заколосилось,

Ах, зачем я ягоду в рот поклала???

Нечисть обнималась, махала в такт светящимися гнилушками, бросала в Овцу кувшинки и болотные калужницы.

– Гнилиссимо! – выл Упырь. – Трухлявно!

Овца поймала веточку голубики, проглотила её и только тогда позволила увести себя со сцены. Но было уже поздно.

Едва она начала петь, едва раскрыла рот и овечьи песнопения понеслись по бару… под потолком проснулся котёнок. Он потянулся, забыв об опасности, и от движения сетка из водорослей закачалась. Ветка, которая удерживала Авося, хрустнула. Теперь он болтался на тонких стебельках болотной ряски, которые один за другим лопались от тяжести.

Глава 11. Уснувшая еда

Анчутка затолкал Овцу в подсобное помещение за стойкой. Оттуда можно было пройти прямо под болотом до соседнего болота. Которое, как известно, именно сегодня опустело до безопасности. Так что Овца могла спокойно вылезти в конце туннеля и идти себе по своим делам.

Бесёнок сердился. Он сразу узнал Овцу в маскировке, и, вообще говоря, ему было на неё плевать. Но почему-то не совсем. Когда эта чумичка брякнулась на сцену, Анчутка представил, как расстроится Авось, если узнает, что Заблудшая пошла на кон-сервы.

– Вот тебе и баланс, – бухтел Анчутка себе под нос, подталкивая Овцу в туннель.

Овца при этом пыталась перехватить со стеллажа упаковку галет из прессованной мокрицы.

– Зачем я в это ввязываюсь?! – Анчутка сунул Овце галеты, захлопнул за ней дверь и сам себе ответил: – Для кота. А… кот? Кот для чего в это ввязывается?

Анчутка почесал рожки и не придумал объяснения. Защищать Овцу только потому, что она бестолковая, слабая и неприспособленная к жизни в диком лесу… Нет, этого Анчутка не понимал. Вот кот другое дело – он хотя бы красивый.

Публика, проводив поэта и певца Овцу, решила подкрепиться.

– Мне две порции пиявочек, да поживее, – попросил Упырь.

– Ну что вы, у меня пиявки живее всех живых. Пиявки-рекордсменки. Восемьдесят кругов в минуту. – И Болотник красноречиво махнул рукой на банки, где, как заведённые, кружились в воде пиявки.

– Врёт, – прошептал Анчутка, выбираясь из подсобки, – у него там водоворотики наколдованы.

Собственно, водоворотики наколдовал сам Анчутка. За еду.

Кикимора с дочкой затребовали грибов из-под Рязани. Болотник ловко метнул им таз, в котором гордо пыжились спрыснутые раздувающим зельем