Огонь и ярость - Лиззи Принс

что стал моим новым лучшим другом, я никогда не чувствовала, что знаю его меньше чем сейчас. Не то чтобы я когда — либо думала, что понимаю его с самого начала. Наверное, я создала в своем сознании образ того, кто он такой, и в этой картине было проделано множество дыр.

Атлас поворачивает голову, окидывая меня взглядом. Я уверена, что я в ужасном состоянии. Мое лицо кажется потным и пыльным. Мне отчаянно хочется в душ. Кожаный лиф моего наряда жаркий, от него чешется кожа, и я определенно воняю.

— Ты в порядке?

— В смысле, морально или этически? — Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него.

Атлас издает раздраженный смешок. В его глазах вспыхивает раздражение, как будто он не хотел издавать этот звук. — Я имею в виду, у тебя есть какие — нибудь вопросы по поводу плана?

Я не спеша смотрю на него, любуясь его точеной челюстью, скульптурными скулами, золотистой кожей и меняющимися глазами. Мое сердце учащенно бьется в груди, а кожу покалывает, но я отворачиваюсь и смотрю в окно, ничего не отвечая.

— Однажды, когда мне было пять, жрец зашел в мой класс в детском саду. — Я не знаю, почему всплывает это воспоминание или почему я делюсь им с Атласом. Наверное… Мне нужно, чтобы он понял, как мне больно, что он взял мой секрет и поделился им без моего разрешения.

Был сентябрьский день, очень похожий на сегодняшний. Даже в детстве я помню, как вспотела и чувствовала себя некомфортно. В нашей школе не было кондиционера, а влажность на Среднем Западе — это не шутка.

— В то время я думала, что жрец был древним, но ему, вероятно, было за сорок.

Атлас издает удивленный звук, и я поворачиваюсь к нему лицом.

— Он покосился на всех нас, детей, так, словно мы валялись в свином дерьме прямо перед его приходом. Возможно, мы были немного липкими и вонючими, но для пятилетнего ребенка это практически постоянное состояние. Красная мантия жреца промокла от пота. Этот тонкий капюшон прилипал к его голове от пота. — Я провожу рукой по голове, отчетливо вспоминая этого человека. — Я думаю, что больше всего ему не нравилось находиться в комнате, полной детей.

— Мой учитель дал ему для сидения один из тех детских стульев. Он едва мог втиснуть одну ягодицу на сиденье. Я почти уверена, что она получала какое — то извращенное удовольствие от его дискомфорта. — Я хихикаю, но смех быстро иссякает. — У нее не было выбора впустить его в свой класс или нет. Жрецы могли входить по своему желанию и давать любые уроки, которые они считали нужным дать.

В детстве это приводило меня в ужас. Я знала, что должна держать свою Фурию в секрете, но мне всегда казалось, что ставки становятся намного выше, когда поблизости находятся жрецы.

— В тот день к нам пришел жрец, чтобы рассказать историю о том, как Фурии усыпили богов. Я до сих пор помню это. Он сказал: «Много — много лет назад, после того как боги правили этой землей дольше, чем вы можете себе представить, сгустилась тьма. Боги благословили свой народ, прогуливаясь среди людей, позволяя им быть рядом со своей божественностью. Им действительно повезло быть так близко к такой силе. Но тьма сгущалась. Она ползла по земле, как змея, проскальзывая в дома хороших людей и оскверняя сами их мысли. Она появлялась и подкрадывалась, пока они спали, инфекция, которая разлагала их души изнутри. Этой инфекцией были Фурии. Они были ужасными существами. С обвисшей серой кожей, длинными клыками, способными разорвать кость, и кожистыми крыльями, как у летучей мыши. Они питались детьми такими как вы.

Он указал пальцем на нескольких детей. Двое из них прямо плакали от страха. Я сидела, сложив руки на коленях, и смотрела, как по лицу жреца стекают капли пота. Мой отец рассказывал мне истории о Фуриях, но это были секреты, которые я должна была держать при себе. Я не могла закричать на жреца, что он неправ, как бы сильно мне этого ни хотелось.

— Далее он сказал: «Фурии плели интриги и околдовали полубогов, заставляя их сражаться против своих любимых Богов. Они собрали армию бедных, невежественных дураков и использовали их, чтобы отвлечь Богов. Пока наши всемогущие Божества были заняты укрощением масс с промытыми мозгами, Фурии нанесли удар. Они использовали свою темную, запретную магию, чтобы усыпить Богов. На тысячи лет лишив мир великолепия наших Божественных владык. И вот почему, когда до вас доходят слухи о Фуриях, вы должны сообщить об этом своему местному жрецу.

Я вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Я не хочу знать, что Атлас думает по поводу всего этого.

— До того дня я уже знала, что мне нужно держать свою натуру в строжайшем секрете. Ложь этого жреца заставила меня осознать, насколько опасно было бы, если бы кто — то еще узнал. А теперь слишком много людей знают.

Улицы Чикаго расплываются перед глазами. Солнце только начинает садиться, но его скрывают высокие здания, отбрасывающие на улицы тень. Мы по — прежнему находимся в более богатой части города, но проходит совсем немного времени, прежде чем здания становятся ниже и более ветхими. Тротуары усеяны мусором, в витринах магазинов выбиты стекла. Движение замедлилось, и машина проползает мимо группы бегающих босоногих ребятишек. Я морщусь, надеясь, что на тротуаре нет битого стекла.

— Рен. — Атлас кладет руку мне на предплечье. Его кожа теплая, пальцы сильные, но не угрожающие.

Пара жрецов заворачивает за угол, и я сажусь прямо. Они сразу же обращают внимание на детей. Я не слышу их, но рты жрецов широко раскрыты и ухмыляются, когда они кричат на детей. Дети отступают назад, но жрец с сальными каштановыми волосами до плеч вцепляется кулаком в рубашку маленького мальчика и тащит его вперед. Ребенок выглядит испуганным, но жрец только улыбается, а затем бьет его по лицу. Ему не может быть больше семи.

— Черт.

Прежде чем я успеваю об этом подумать, я распахиваю дверь и выпрыгиваю из машины. К счастью, мы едем достаточно медленно, чтобы я не ударилась лицом.

— Рен, — кричит Атлас у меня за спиной, но я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Я несусь к ублюдку, который думает, что это нормально — бить маленького ребенка за то, что он играет. Он даже не замечает моего приближения.

— Эй, придурок. — Я хватаю жреца сзади за мантию и дергаю его к себе. Его сальные волосы разметались, когда я