Языческий лорд - Бернард Корнуэлл

А на следующее утро забрал Сигунн и отправился в обратный путь на юг.

Мой сын Утред. Было странно называть его так, особенно поначалу. Почти двадцать лет я знал его как Осберта, и новое имя давалось с трудом. Наверное, мой отец испытывал то же самое, когда переназвал меня. По пути из Тэмворпига я поманил Утреда к себе.

– Ты еще не сражался в «стене щитов», – сказал я ему.

– Не сражался, отец.

– Пока этого не произошло, ты не мужчина.

– Я хочу стать им.

– А я хочу защитить тебя. Я потерял одного сына и не желаю лишиться другого.

Мы молча ехали по сырой серой земле. Ветра почти не было, и деревья склонялись под весом намокших листьев. Урожай точно будет плохим. Наступали сумерки, с запада лился тусклый свет, отражаясь в заливающих поля лужах. Два ворона медленно летели к облакам, за которыми скрылось умирающее солнце.

– Я не смогу вечно оберегать тебя, – продолжил я. – Рано или поздно тебе придется сразиться в «стене щитов». Ты должен будешь проявить себя.

– Знаю, отец.

Не виной моего сына было то, что он нигде еще не проявил себя. Неустойчивый мир, словно густой туман, затянувший Британию, вынуждал воинов торчать в своих усадьбах. С той поры, как мы перебили копейщиков-данов в Восточной Англии, случалось много стычек, но ни одной битвы. Христианские священники говорили, что это их Бог даровал мир, дескать, на то была его воля, но то была воля мужчин, которым не хватало мужества. Король Уэссекса Эдуард довольствовался защитой владений, унаследованных от отца, и не выказывал особого стремления прирастить их. Этельред Мерсийский заперся в Глевекестре. А Кнут? Великий воин, однако человек осмотрительный. Должно быть, молодая красавица-жена предоставляла ему достаточно развлечений, пока ее не захватили в плен вместе с детьми-близнецами.

– Мне нравится Кнут, – заметил я.

– Он был щедр, – отозвался сын.

Я не ответил. Кнут действительно проявил себя гостеприимным хозяином, но таков долг господина, хотя мне снова следовало насторожиться. Пир в Тэмворпиге был обильным, и приготовили его заблаговременно, то есть Кнут знал, что будет скорее потчевать меня, чем резать.

– Однажды мы убьем его и его сына, если тот когда-нибудь найдется, – сказал я. – Они стоят у нас на пути. Но пока мы сделаем то, о чем ярл нас попросил, – узнаем, кто захватил его жену и детей.

– Зачем?

– Что?

– Зачем нам помогать ему? Он ведь дан, наш враг.

– Я не говорю, что мы поможем ему, – буркнул я. – Но у того, кто завладел женой Кнута, есть что-то на уме. Я хочу знать что.

– Как зовут жену Кнута? – поинтересовался Утред.

– Я не спрашивал, но слышал, что она красива. Не то что твоя пухлая портниха, которую ты перепахиваешь каждую ночь. У этой девки лицо как свиной окорок.

– Я на лицо не смотрю, – отмахнулся сын. Потом нахмурился. – Кнут вроде как обмолвился, что его жену захватили в Буккестане?

– Так он сказал.

– Но это ведь далеко на севере, по-моему.

– Довольно далеко.

– Выходит, шайка саксов пробралась вглубь земель Кнута и никто ее не заметил и не остановил?

– Мне однажды удалось такое.

– Но ты ведь господин Утред, кудесник. – Парень ухмыльнулся.

– Я ездил туда повидаться с колдуньей, – пояснил я и вспомнил ту странную ночь и прекрасное создание, явившееся мне. Ее звали Эрсе, но поутру там оказалась только старая ведьма Эльфаделль. – Она провидит будущее, – продолжил я.

Однако Эльфаделль ничего не сказала мне про Беббанбург, а именно о нем я хотел разузнать. Услышать, что я возьму крепость, стану ее законным владельцем. Еще я думал о своем дяде, больном и дряхлом, и приходил в ярость. Мне не хотелось, чтобы он умер, не пострадав от моей руки. Беббанбург. Он преследовал меня. Последние годы я провел, стараясь накопить достаточно золота, чтобы пойти на север и осадить те могучие укрепления, но плохие урожаи истощили мой запас.

– Я старею, – пробормотал я.

– Отец? – Утред растерялся.

– Если я не завладею Беббанбургом, это сделаешь ты. Перенесешь туда мое тело и похоронишь. Положишь Вздох Змея в мою могилу.

– Ты сам возьмешь крепость.

– Я старею, – повторил я.

И не лгал. Мне перевалило за пятьдесят, а многие почитают за счастье дожить до сорока. С годами умирают чаяния. Было время, когда все, о чем мы мечтали, – страна, свободная от данов, страна английского народа. Но даны до сих пор правят севером, а саксонский юг наводнили попы, которые учат подставлять другую щеку. Я размышлял о том, что случится после моей смерти. Быть может, сын Кнута возглавит последнее великое нашествие, и будут пылать усадьбы, падут церкви, а страна, которую Альфред мечтал величать Англией, станет называться Данеландом.

Осферт, незаконнорожденный сын Альфреда, прибавил хода, нагоняя нас.

– Это странно, – сказал он.

– Странно? – Я впал в полузабытье, ничего не замечая, но теперь, посмотрев вперед, обратил внимание, что небо на юге отсвечивает красным. То был багрово-красный отблеск, цвет пожара.

– Усадьба должна еще дымиться, – промолвил Осферт.

Опустились сумерки, и небо потемнело, если не считать полосы далеко на западе и отсвета пожара на юге. Пламя отражалось в облаках, запах гари распространялся на восток. Мы почти приехали, и дым мог плыть только от Фагранфорды.

– Но он не может гореть так долго, – продолжил Осферт озадаченно. – Когда мы уезжали, пожар почти потух.

– Да и дождь лил с тех пор, – добавил мой сын.

Мне подумалось на миг, что жгут стерню, но то была глупость. До сбора урожая еще долго. Я заработал пятками, подгоняя жеребца. Могучие копыта чавкали по залитым водой колеям, а я колотил коня по бокам, переводя в галоп. Этельстан на своей более легкой и быстрой лошади вырвался вперед.

– Он упрям, – проворчал Осферт.

– Ему положено, – ответил я.

Незаконнорожденному сыну приходится с боем прокладывать себе путь по жизни. Осферту это известно. Как и Осферт, Этельстан – сын короля, но не сын жены Эдуарда, а это делает его опасным для ее семьи. Ему следует быть упорным.

Мы находились теперь на моей земле, и я погнал напрямик через напитавшееся влагой пастбище к потоку, служащему для полива.

– Нет! – вырвалось у меня в отчаянии, потому как горела мельница.

Это была водяная мельница, которую я построил, и теперь ее пожирало пламя, а рядом, приплясывая, как демоны, крутились люди в черных балахонах. Этельстан, вырвавшийся далеко вперед, вздыбил лошадь, чтобы заглянуть за мельницу, туда, где горели остальные здания. Все, что не спалили воины Кнута Ранулфсона, теперь полыхало: амбар, конюшни, коровник – все. И везде, особенно черные на фоне огня, мельтешили люди.