Иван Калита - Максим Ююкин

— Останься, воевода, — кивнул князь боярину Родиону, когда бояре, возбужденно переговариваясь и качая головами, направились к выходу. Оставшись с ним наедине, Иван спросил: — Ну, Родион Несторович, как будем встречать ворога?

Воевода, не слишком доверявший юности и неопытности своего господина, почел за благо не испытывать судьбу.

— Силенок у нас, княже, маловато, — осторожно сказал он, — так что об открытом бое и речи быть не может. Оядем в осаду, а там и братец твой с подмогою подоспеет.

— Нет! — горячо воскликнул Иван. — Князю должно самому боронить свое владение, а не отсиживаться, как зайцу в норе, ожидая, покуда за него все сделают иные. Будем биться в поле. Ты, Родион Несторович, со своими ратниками схоронись в лесу, а я встречу их у стен и начну сечу. Как увидишь, что меня одолевают, тут и вступай, но не ранее. Слышишь — не ранее!

— Добро, княже, — поразмыслив, произнес воевода. — Дай-то бог, чтобы ты оказался прав.

Прозрачные, словно размазанные тонким слоем по нежно-голубому небу облака слегка касались своими округлыми краями вздыбленного впереди песчаного холма, желтого и островерхого, как литовская лисья шапка. Его подножие было густо опутано кривыми стволами ясеня и доходившими им до половины кустами, на которых ярко краснели крошечные ягоды боярышника. Проехав вдоль южного берега Плещеева озера, серо-голубую поверхность которого тревожила легкая зыбь, точно оно морщилось во сне, Акинф с сыновьями Иваном и Федором и тверскими воеводами поднялся на Гремячью гору и с легким замиранием сердца глянул в сторону белевшего внизу города. То, что он увидел, заставило боярина в изумлении раскрыть рот: впереди окружавших город крутолобых земляных валов, на широком и ровном, как лезвие меча, поле ровными рядами выстроились тысячи воинов, от грозного блеска оружия и брони которых у Акинфа зарябило в глазах. Слева разлилось огромное пятно озера, справа темнел лиственный лес.

Акинф был немало озадачен, ведь он крепко рассчитывал на то, что Иван проявит юношескую беспечность и позволит застать себя врасплох.

— Вот те раз! — изумленно выдохнул один из его спутников, грузный, страдавший одышкой меднолицый толстяк. — В гнездышко-то, видать, голыми руками не залезть.

— Ну, это мы еще поглядим, — с мрачной решимостью процедил Акинф и резким движением развернул коня.

Иван смотрел на пылящую, топочущую, бряцающую, неумолимо приближающуюся, сверкающую тучу, и биение его собственного сердца заглушало для него стук этих тысяч пахтающих землю копыт. Вот час, который решит его судьбу! Сегодня он либо докажет, что достоин своего великого деда, в чуть большие, чем его, лета громившего свеев и немчинов, либо останется в людской памяти бесталанным отроком, который не вынес возложенного на него рождением бремени и погиб, так и не успев свершить ничего примечательного.

— Пора. С богом! — Иван выхватил из ножен меч и призывно поднял его над головой. Повинуясь данному князем знаку, переяславская рать пришла в движение. Заржали взнузданные кони, волной прокатился по всему строю лязг оружия и доспехов, дрогнула земля, изнемогнув под бременем ударивших в нее разом множества копыт, и войско помчалось навстречу неприятелю. Вскоре обе рати сошлись в жестокой сече.

Опьяненный плещущим в лицо теплым ветром, Иван, будто в реку, безоглядно упал в битву. С жаром нанося и отражая удары, он не заметил, как, оторвавшись от основной части войска, быстро углубился в ряды противника и оказался с небольшим числом ратников стиснутым с трех сторон многократно превосходящими силами врага. Зато это видел опытный глаз Родиона, который, раздвинув ветви, внимательно следил за происходящим из своей лесной засады. Оценив грозящую князю опасность, воевода повернулся к своим воям, обнажая меч.

— Не выдадим, братия, князя! — густо прокатился его рассыпавшийся эхом голос по чаще, вызвав в ответ дружный многоголосый рев.

Стремясь как можно скорее отгородить Ивана от наседавших на него тверичей, Родион Несторович с частью своего отряда вклинился сбоку в ряды сражающихся и сразу заметил Акинфа, который изо всех сил прорывался вперед, озираясь по сторонам в поисках князя. Воевода бросился ему наперерез.

— Не торопись, боярин! — прокричал он сквозь мятущийся гул боя. — Нам давно пора потолковать.

При виде воеводы бешеная ярость исказила оспи-стое лицо Акинфа. Он пришпорил коня и, поравнявшись с Нестором, наотмашь ударил мечом; от верной смерти воеводу спас только вовремя поднятый им щит. Одновременно Нестор левой рукой схватил прикрепленную к луке седла сулицу и из-под щита наугад нанес удар. Акинф хрипло охнул и, теряя равновесие, вцепился в холку коня: копье вонзилось ему в грудь, пробив броню. Родион выпустил из рук сулицу и снова достал меч. Со зловещим свистом сверкнул на полуденном солнце обоюдоострый клинок, рассыпавшимся лаловым ожерельем разлетелись по сторонам брызги крови, и голова изменника, переворачиваясь в воздухе, полетела в истоптанную траву.

Не сходя с коня, воевода поддел голову острием копья и, слегка отставив руку в сторону, чтобы не запачкаться стекавшей по древку кровью, победно вознес кверху безобразную куклу, оскаленные зубы и широко раскрытые глаза которой, казалось, и после смерти источали непримиримую злобу.

Между тем течение битвы резко изменилось. Ошеломленные внезапным ударом с тыла, тверичи сразу утратили свой боевой дух. Их быстро редевший строй смешался и начал беспорядочно отступать. Лишь небольшие группки продолжали отчаянно биться в полном окружении переяславцев. Преследуемых тверичей загоняли в воды Плещеева озера, которые кое-где у кромки берега окрасились нежно-розовым цветом.

Подъехав к Ивану Даниловичу, который, тяжело ды ша, стаскивал с залитого потом лица шелом с багряным, шитым золотом еловцом, Родион в знак почтения склонил копье; голова Акинфа покатилась прямо под ноги княжьему коню, который, испуганно фыркнув, подался назад.

— С полем тебя, княже! — приложив руку к груди, торжественно провозгласил воевода и кивнул в сторону головы: — Вот твой изменник; боле он не причинит тебе зла.

Как завороженный смотрел Иван в эти застывшие агатовые глаза, глядевшие на него и в то же время как бы сквозь него, будто видя что-то запредельное, недоступное зрению живых, на этот полураскрытый, как у заплаканного ребенка, широкий рот, из которого тоненькой струйкой текла кровь. Как страстно он мечтал о дне, когда ему представится возможность стяжать, подобно своим предкам, славу на ратном поле! Но теперь, когда все было уже позади, Иван не ощущал ни упоения победой, ни благодарности провидению, сохранившему его целым и невредимым среди направленных на него вражеских мечей, — лишь ужас и отвращение перед только что открывшейся ему бездной озлобления и жестокости, которые человеческие существа могут питать друг к другу, переполняли его душу. Он чувствовал, что после пережитого сегодня уже никогда не будет прежним, не сможет полностью доверять людям и любить даже лучших из них: их лица всегда будут подсознательно представляться ему какими-то скоморошьими личинами, скрывающими их подлинный, звериный облик, явившийся ему ясным летним днем на поле под стенами Переяславля.