Месть фортуны. Фартовая любовь - Эльмира Нетесова

— Вот она, Олеся, меня в жизни удержала, — указал Задрыге на бабу Паленый и продолжил:

— Из моей семьи никого нет в живых. Она нашей соседкой была. И привела в лес. Чтоб чекисты не взяли последнего, да чтоб не околел от голода и беды. Тут я рос. А потом кенты нашлись. Медведь слинял с Печоры. Глянулся я ему. Подрастать отправил к Сивучу. Так-то и не загнулся. Олеся не дала. Она тогда совсем молодой была. А я что? Через год матерью ее стал звать. Она радовалась. И теперь все побаловать хочет, — рассмеялся Мишка.

Олеся улыбалась. У Задрыги от сердца отлегло подозрение.

а я другое о тебе слышала! — сказала Капка.

Другое — темнуха! Правда — тут! — ответил Паленый.

Кийка пила чай, понемногу согревалась душой и телом. Слушали, о чем говорит Мишка с Олесей и мужиком.

Прихватили как-то лягавые нашу Олесю в селе. Она за мылом туда навострилась. Ну, это, когда ты к Медведю уломался. заперли в лягашке. Чтоб своему мусоряжному начальству показать., кого они попутали. Хотели премию и ордена за Олесю отхватить, забулдыги проклятые! Но мы им тот кайф поломали. вспомнили партизанщину. И как вломились в ментовку! Устроили салют! Ничему не обрадовалась лягашня! В окна выскакивать шипи. Но мы их припутали намертво! За все разом врубили. Забрали Олесю в лес, обратно. А уж менты бесились! Вякали, что всех повыловят. Да хрен чего им обломилось! Дальше опушки сунуться зассали, мандражировали, гады! Мы — тоже не без Мигелей. Приготовились к встрече гостей. У нас мин и снарядов от войны осталось столько, что на десять армий хватит. Все в болотах до поры держим. Даже танки! Пальнули по лягавым один раз. Доперло до них. Зеленых в подмогу сфаловали. Да те не пальцем деланы. Стоило двоим на мину напороться, остальные застыли. Отказались в лес идти, мол, мы ничего там не посеили. Ну, тогда нас блокадой заморить вздумали. Посты насовали повсюду. Но супротив кого? Мы эти леса, как свою избу, с закрытыми шарами… Что их часовые? Липа! Вот так-то с год. Ну. а мы дышим. И повелели снять кольцо. Вздумали стремачить на тропинках да в селе. А нас отличи от деревенских? У половины мужиков — семьи там. Днем, как все — в огородах, на покосах, А ночами — в лесу, рога ломаем власти, какая нам судьбы изувечила!

Олеся! Ты тоже замужем? — удивился Мишка.

Конечно! Уже мальчонки имеются в селе. Со свекрухой живут. Старшему седьмой, а меньшому — пять лет. Мужик из нищих. Спой! За батьку мстит. Ты его не помнишь, он у панов до войны в конюхах был. А при нонешних — замели. За то, что портрет своего пана берег. На столе держал. Кто-то вякнул. Чекисты увели из хаты. Возле плетня убили. Ну, Андрей это запомнил. И когда война грянула — не мобилизовался. В лесу перебыл При немцах стукача изловил. Председателя райпо. И вздернул за ноги па елке. С ним еще троих полицаев. Очистил деревню от гавна. Но и немцу подмогой не стал. Хотя предлагали ему в Германию. Сказал им, что тут родился, здесь и помрет. До конца войны в селе жил. А потом ушел в лес насовсем. В деревню ночами приходим. Как бандиты. На детей глянуть. Хоть бы они той беды не ведали! — вытерла нежданную слезу.

— А как Платон? Живой?

— Чего ему сделается?

— Новых у вас много. Свежаков! Меня старики узнали. А молодые не пустили б. Откуда их столько набралось? — поинтересовался Паленый.

— Не с добра! Иные от армии, не захотели служить. Теперь там такое, хуже чем в тюрьме творится! Слушать гадко! Гробят мальчишек ни за что! Другие от властей! Эти никому проходу не дают. Вон, Алеха, бабу с соседом застукал на сеновале. Отмудохал обоих. Так заместо того, чтобы суку из деревни выкинуть, самого в тюрьму сунуть хотели. Он сказался — по малой нужде, а сам — в лес. И в дом нос не совал. Допер, что там его ждут с наручниками. А когда год прошел, подпалил он избу этой курвы! Живьем сгорела с каким-то хахалем. И власти не помогли! Зато Алешка зарекся на баб смотреть. Ни единой нынче не поверит. А Костю отчим с дома согнал. Мать хлопца на кобеля променяла. Его отец в войну погиб: Недолго горевала. Утешилась скоро. А мальчишка бездомным стал. Некуда идти. Власти принять отказались, мол, без тебя забот полон рот. Ну, мы его взяли. Теперь уж совсем мужик.

— С матерью свиделся? — спросил Мишка.

— Свиделся, как же иначе? Она по дрова приехала на кобыле. Зимой.

— Одна?

— Не-ет, вместе с шелудивым. Костя как увидел, подмочь решился. Подпилил елку здоровенную. И завалил ее… На башку тому козлу! Она у него отродясь гнилой была. Тут и вовсе не выдержала. Костя услышал, как та сука запричитала. Жалела шибко. По нем, мальчонке, слезы не уронила. Не искала, нигде о нем не спросила. По кобелю выла. Про дитя память потеряла. Так-то и ушел он, не показался ей на глаза. Померла она в прошлом году, так он хоронить не стал. На кладбище ни разу не явился. Только недавно в село ходить стал. В дом свой, какой его отец и дед построили. Все ее тряпки сжег, чтобы памяти не осталось от змеюки подколодной.

Мишка вздохнул тяжело:

— Все еще ходит горе по земле. От того не пустеет лесная деревня. Как я гляжу, наоборот — в силу входит?

— Конечно! — закончила стирку Олеся. И присев напротив, продолжила:

— С год прошло, как к нам враз два десятка ребят попросились. С соседних деревень. Их больных — в армию забрить хотели заместо здоровенных бугаев — сынков начальства. У Гришки — с детства чахотка. Его на — Камчатку совали служить. Федька — тот вовсе слепой. Толик — сухорукий от рождения. У Витьки — язва желудка. У Кешки — ноги опухают. Подагра с малечку.

Другие — того хуже. Их лечить надо было. Куда таких в армию? Они у нас, хотя год прошел, еще не выправились целиком. А там — пропали бы вовсе. Там здоровых убивают. Этим — совсем не на что надеяться. Конечно, взяли, лечим. Вот поправятся, гам видно будет, как жить станут.

— Ну, а ты, как? Расскажи про себя. А то мы завалили тебя своими бедами по старой памяти. А про тебя и не спросили? — поинтересовался мужик.

— Фартую! Меня уже в закон взяли.

— Значит, настоящим вором стал?

— Выходит так! С Медведем долго фартовал. Цимес — не пахан? С ним я корефанил кайфово!

— А лягавые часто ловили?

— Хотите вякну, как первый раз в их лапы влип?

— Давай! Интересно!

— Это было вскоре, как Медведь забрал меня отсюда. Я «хвостом» линял, отвлекал лягавых от кентов. Но мусора про то до- дули и меня вот-вот накроют. Туг же, как на грех, пуговка на штанах — оборвалась. Они и упали на колени. Я запутался в них и мордой в асфальт. Менты подхватили и в мусориловку. Я визжу, как резаный. Тут сердобольные лягавых тормозят. Мол, отпустите пацана! Те меня вором называют и волокут. А фраера — следом.

— Отпустите пацана, чего вам от ребенка надо?

— Мне тогда не больше шести лет было. Вот так и ввалились толпой в лягашку. Меня на скамейку посадили и спрашивают:

— Где дядьки живут, за какими ты бежал?

— Дядьки? — Я вылупился так, что все расхохотались. И спрашивают снова: