Трон Знания. Книга 3 - Такаббир Эль Кебади

Глянув на куль, прислонённый к лежанке, Малика усмехнулась: в нём соль, а не песок — повезло несказанно. С седьмой попытки удалось зачерпнуть из ведра воды, пальцы не хотели сгибаться, и кружка выскальзывала из рук. Свалив мешок и усевшись сверху, подставила кружку под тончайшую струйку соли. Прошёл час, может, два, пока получился крепкий раствор. Зубами она разорвала подол платья и, обработав раны раствором, обмотала кисти рук красными шёлковыми лентами. В изнеможении рухнула на доски и провалилась в чёрную яму.

Разбудил её чей-то взгляд. Малика села. Пошевелила онемевшими пальцами. Чувствительность вернулась с тысячами иголок. Это хорошо…

— Днём ты должна искупать грехи, — сказал Брат, стоя на пороге. — Спать будешь ночью.

— У меня нет грехов, — ответила, осторожно сгибая пальцы. Покалывание сменилось жжением. Это тоже хорошо…

— Ты должна…

— Я должна принять горячую ванну, переодеться в чистую одежду, сходить к лекарю, а потом лечь в тёплую постель. Это всё, что я должна.

— Вытащи мешок из кельи.

— Он мне не мешает.

— Возьми мешок!

Малика вытянула руки:

— Как?

Брат мазнул взглядом по красным лентам, пропитанным кровью:

— Зубами.

Малика подошла к нему вплотную:

— Где у вас ванная комната?

— Здесь нет ванной.

— А туалет?

— По коридору направо. Но ходить ты можешь, только таская за собой свои грехи.

Малика оглянулась на куль:

— Не понимаю, когда я успела столько нагрешить? — Вновь перевела взгляд на Брата. — Пропусти.

— Возьмёшь мешок, пропущу.

— Тогда мне придется сделать свои дела прямо здесь. — Малика приподняла подол. — Будешь смотреть?

— Первый и последний раз, — сказал Брат и посторонился.

Туалет находился за дверями с решётчатым оконцем. Малика стояла на пороге и не могла заставить себя войти в провонявшую испражнениями клетушку. В полумраке просматривался деревянный настил с вырезанными дырами. На полу блестела то ли глина, то ли грязь. На это можно было закрыть глаза, если бы не босые ноги. Малику привели в подземелье сразу после собрания Избранных. Спускаясь по сверкающей лестнице из белого камня, она не предполагала, где окажется. А если бы догадалась, сапоги или туфли ей никто бы не дал.

— Заходи, — прозвучал за спиной голос Брата.

— Там грязно.

— Не грязнее, чем в твоей грешной душе.

Малика обернулась:

— Однажды со мной захотел поговорить больной человек. Он согрешил и хотел покаяться. В его посёлке духовного отца не было. И в соседнем тоже не было. Человек не мог оставить слепую жену одну с детьми и пойти в далёкий храм. Он мучился, терзался угрызениями совести, но никому не мог признаться в том, что сделал. Этот грех настолько извёл человека, что у него начался нервный тик конечностей. Знаешь, что это такое?

В непроницаемых глазах Брата промелькнуло что-то, напоминающее любопытство:

— Не знаю.

— Человек не мог спокойно стоять. Все время пританцовывал и подпрыгивал. Смотреть на него было жутко. Пожилой мужчина, натруженные руки, строгое лицо, а дёргается, как кукла на резиночке.

— Бог наказал, — произнёс Брат.

Малика покачала головой:

— Шли дожди, урожай сгнил на корню, землю размыло — ступить нельзя. Безлошадные из сёл не выходили. Люди голодали. Голодали жена и дети этого человека. А его зажиточный сосед привёз из города продукты. Вытащил сумку из телеги, поставил под навес, чтобы водой не залило, а сам повёл лошадь в конюшню. Сердобольным к животине оказался. Пока распряг, пока сена подкинул. Вернулся — в сумке нет булки хлеба.

— «Танцор» украл? — поинтересовался Брат.

— Сосед кинулся к нему. Мол, так и так. Может, в окошко смотрел, может, видел, кто взял. А этот: «Видел, как собака сумку обнюхивала». «Какая собака?» — «Твоя собака». Сосед вытащил пса из будки и свернул ему шею. — Глядя на грязный пол, Малика вздохнула. — Сейчас я чувствую себя, как эта собака перед смертью… Можно попросить хотя бы фонарик? Хочу видеть, на что наступаю.

Брат принёс огарок свечи… и женские ботинки.

Малика вернулась в келью подавленная, опустошенная. Села на лежанку, сложила на коленях руки; ладони горели огнём. Перед тем как уйти, Брат предупредил: если она не будет слушаться, то пробудет в чистилище очень долго. Малика невесело улыбнулась — вероятно, так долго, пока холод не вытравит из тела все крохи тепла, пока воздух, пропитанный солью, не издырявит лёгкие, а походы в туалет не сведут с ума.

Дождавшись, когда в коридоре затихнет хлюпанье под сапогами Брата, Малика осмотрела дверь — ни щеколды, ни защёлки, — и плотно её прикрыла. Почему-то так казалось, что теперь она в безопасности. Свеча догорела, стало темно, как в могиле.

Малика выглянула из комнатушки. Справа тупик, пропитанный зловонием. Туда она пойдёт лишь в самом крайнем случае, когда сил терпеть уже не останется. Убегая влево, коридор резко поворачивал. Из-за угла доносились непонятные звуки, будто кто-то не слишком настойчиво тёр наждачным кругом по камню.

Малика пошла на шум. Завернув за угол, прижалась спиной к влажной стене. Мужчина средних лет — в обносках, грязный, с опухшим лицом и полубезумным взглядом — волочил по полу мешок. Заметив Малику, споткнулся, упал. Немного отдышавшись, вновь вцепился в мешковину. В глубине коридора появился человек в чёрном балахоне и направился к Малике.

Она влетела в келью. Обхватив себя за плечи, заметалась. Это не страшная сказка, как ей показалось вначале. Это реальность. Праведный Брат не запугивал, когда знакомил её с правилами подземелья.

С горем пополам Малика вновь сделала свежий раствор, промыла раны. Прополоскала в кружке шёлковые бинты, обмотала кисти. Старалась ни о чём не думать, но невольно прислушивалась к шуму в коридоре. Шарканье порой затихало, и тогда громче слышался треск заколоченных оконных ставен.

Кто-то грозно прокричал: «Все по кельям». Наверное, наступила ночь. Появилась уродливая старуха в нелепом кружевном чепчике — при последнем наместнике одна из кухарок расхаживала в похожем чепчике по кухне и всем говорила, что в нём чувствует себя непорочной девой. Старуха поставила тарелку с лепёхой каши на лежанку рядом с Маликой. Проверила, есть ли вода в ведре, и удалилась.

Вновь пришёл Брат. Переступив порог, спросил:

— Почему грешник захотел с тобой поговорить?

— Какой грешник?

— Ну тот, о ком ты рассказывала.

Глядя в пол, Малика пожала плечами:

— Захотел и всё.

— Ты Праведная Мать?

Малика подняла голову. Чёрной повязки на руке сектанта не было. Значит, кто-то из Избранных проболтался, и слух о ней пополз среди рядовых Братьев.