Возвращение принцессы - Марина Евгеньевна Мареева

не приказывай. Ты как узнал мой адрес?

Нина адрес ему не давала, почему-то Петр был в этом уверен.

— Посетил твое заведение.

— Это я уже понял.

— Понятливый. Если от моей жены не отвяжешься — и вторую свою работенку потеряешь. Я там подрасспросил кой-кого. Побеседовал с трудовым коллективом, навел о тебе справки. Давай выводи мне парня по-быстрому.

— Мне его твоя жена доверила. Вот с ней я и буду разговаривать. Только с ней. — Вмазать бы ему сейчас, руки чешутся! Нельзя. Хромой. Нельзя, держи себя в узде, Солдатов. — Только с Ниной. А тебя я не знаю. И знать не хочу.

Петр открыл дверь подъезда.

— Нину ты больше не увидишь. Она тебя видеть не хочет, — процедил этот гад ему в спину. — Ты ей осточертел.

— Да? — Петр оглянулся. Переспросил с усмешкой: — Осточертел? Что ж ты тогда требуешь, чтобы я от нее отстал? Если она сама меня видеть не желает?

Дима отшвырнул свою роскошную трость в сторону, в грязный истоптанный снег. Схватил Петра за грудки и прорычал:

— Отстань от нее, ты! Я тебя убью, ты-ы… Я ее никому не отдам, ты понял? Понял?!

Дикая решимость безумца. Может и убить. Может. Способен.

Вон какие страсти бродят в этом сытом, холеном господине!

— Спал с ней? У вас было что-то, да? Было? Говори! — Теперь он жалок, уязвим, и глаза у него беспомощные, больные, страдальческие. — Отдай сына! Отстань от нее, ты!.. Я тебе кадык вырву, по стенке размажу…

Петр оттолкнул Диму от себя, но не рассчитал — слишком сильно толкнул. Дима качнулся, устоял на ногах, схватился за правое колено, скривившись от боли. Охранник мгновенно выскочил из машины:

— Шеф, я здесь!

— Владик, сгинь! — рявкнул Дима, растирая колено.

Петр смотрел на него со смешанным чувством гадливой жалости и злости. Поднял палку, протянул.

— У тебя было с ней? — прохрипел Дима. — Было?

Петр молча воткнул в снег Димину трость с шикарным набалдашником — лев, положивший голову на мощные широкие лапы. Так же молча вошел в подъезд и захлопнул за собой дверь.

Дверь в квартиру была заперта изнутри на цепочку. Петр позвонил.

— Папа, это я!

Старик долго и бестолково снимал цепочку с крючка. Руки его тряслись больше обычного.

— Нина звонила? — спросил Петр, войдя.

— Нет, — ответил старик. — Зато приходил ее муж. Требовал, чтобы я отдал ему Владимира. Я не отдал.

— Молодец.

Петр набрал Нинин номер. Длинные гудки. Он сосредоточенно, напряженно вслушивался в их звучание, словно пытаясь угадать, что там за ними, за этими монотонными, бесстрастными, протяжными гудками.

— Я разговаривал с ним через цепочку. Был сух. Односложен. Сказал, что Владимир — это твоя компетенция.

— Молодец, — тупо повторил Петр, бросая трубку на рычаг.

Мальчишки высыпали из комнаты.

— Па, так мы идем? — не выдержал старший. — За елкой-то?

— Петя… — Старик понизил голос. — Петя, я тебя прошу, я требую, наконец! — Старик заметно нервничал. — Реши эту проблему. Это становится проблемой. У меня неспокойно на душе. Ты слышишь меня?

— Так мы идем, папа? — спросил младший.

— Я знаю, где базар, — скороговоркой выпалил Вовка. С младшими Солдатовыми он давно был на равных, а Петра еще побаивался, стеснялся, робел. Если и поднимал на него глаза — тут же отводил их в сторону. — Я знаю. У «Новороссийска».

— Папа! Идем?

— Конечно, идем, — кивнул Петр. — Обязательно идем. Обязательно.

Нина прислушалась. Звук ключа, проворачиваемого в замочной скважине Кто-то открывает входную дверь. Это Дима.

Уже совсем стемнело. Нина сидела на Вовкиной кушетке, забившись в самый угол, подтянув колени к подбородку.

Зачем включать свет? Ее здесь заперли. Свет ей не нужен. Ей вообще ничего не нужно. Она под домашним арестом. Она наказана невесть за какие провинности, наказана, словно она не взрослая тетка сорока лет, мать двоих детей, высшее и те де и те пе… Она наказана, как двоечница-второгодница.

Спасибо, в угол не поставил. Молча втолкнул в детскую, запер на ключ, ушел из дому, хлопнул входной дверью что есть мочи.

Теперь, похоже, вернулся. Шаги в прихожей. Нина вытерла слезы. Она будет молчать. Если Дима надеется на то, что она будет молить его о пощаде, колотить в дверь, требовать, чтобы он ее отсюда выпустил, — он ошибается. Она будет молчать.

Вот теперь он подошел к двери в детскую… Прислушался. Слышно даже, как он шумно, прерывисто дышит.

Господи, какая дикость! Кто бы мог подумать, взрослые цивилизованные люди, а он ведет себя, как неандерталец, как мелкий деспот, как дремучий бесноватый вождь какого-нибудь карликового племени. Карликовый вождь, вот он кто.

А ты прожила с ним год, казалось бы, знала о нем все, до донышка! Ничего ты, Нина, о нем не знала.

Самое необъяснимое, самое дикое — тебе даже сейчас его жалко.

Отошел от двери. Шаги удаляются…

Даже сейчас ты готова его понять и простить. Ему худо. Его гложут ревность, досада, злость. Он потерял голову от ревности. Бедный Дима.

Ну давай, давай, пожалей его, дура набитая! Вот он опять подходит к двери в твою одиночку. Сейчас он войдет и набросится на тебя с кулаками. Он тебя будет бить, а ты его будешь жалеть. Замечательный расклад.

— Нина Николаевна! Как вы там?

Это не Дима. А кто? Такой знакомый голос…

— Вы не проголодались? Вам… Может быть, вам нужно выйти?

Владик! Это же бывший Димин охранник Владик!

Нина кубарем слетела с Вовкиной кушетки, забарабанила в дверь:

— Владик, открой! Выпусти меня отсюда немедленно!

— Вообще-то Дмитрий Андреич не велеть… — Ему стыдно, голос заискивающий, оправдывающийся. — Он велел вас покормить — и обратно.

— Покормить? Обратно? — Нина задохнулась от возмущения. Ударила в дверь кулаком. — Я ему что — собака? Ну, он спятил, а ты-то чего? Не стыдно?

— У меня ключа нет.

— Ты хоть врал бы умнее! А как ты меня кормить собирался? В замочную скважину сухие макароны будешь проталкивать, так, что ли?

Владик отрывисто рассмеялся: наверное, представил себе, как он осторожно просовывает макаронину в узкое отверстие. Он рассмеялся и открыл дверь.

Нина выскочила из своего узилища, зареванная, растрепанная, словно фурия. На Владика она и не взглянула. Не мешкая ни минуты, метнулась в прихожую.

— Куда вы? — Владик поплелся следом, сокрушенно бормоча: — Он не велел вас выпускать…

— Выпускать! Я ему не собака! Где моя шуба? Где мои сапоги? Где все, черт подери?!

— Он меня убьет, убьет, — причитал Владик Он бестолково топтался в прихожей, пытаясь помочь Нине отыскать ее вещи.

— Не скули. Ты у него больше не служишь. Он тебе никто.

— Не служу, — согласился Владик. — Но