Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли

Словом, возродил в нас надежды, силы на противоборство и даже на преодоление потребные. Если бы с теми силами, которые имели мы под Москвою, не соединясь впоследствии с пришедшими подкреплениями, с двадцатью шестью полками прибывших с Дону казаков, в расстроенном состоянии конницы, с войсками, продолжительным отступлением утомленными, остановились мы в Боровске, тем скорее атаковал бы нас неприятель и был в необходимости то сделать, дабы отдалить нас от своих сообщений, и без того подверженных опасности от восстающих во многих местах поселян, раздраженных грабежом и неистовством.

Вскоре по оставлении Москвы докладывал я князю Кутузову, что артиллерии капитан Фигнер предлагал доставить сведение о состоянии французской армии в Москве и буде есть какие чрезвычайные приуготовления в войсках; князь дал полное соизволение. В штабе армии приказал я дать ему подорожную в Казань, не переставая признавать Главную квартиру врагом всякой тайны.

При выходе из Москвы Фигнер достал себе французский билет как хлебопашец города Вязьмы, возвращающийся на жительство. Переодетый в крестьянское платье, взят он в проводники небольшим отрядом, идущим от Можайска. Целый переход следует с ним, высматривает, что пехоту составляют выздоровевшие из госпиталей, сопровождающие шесть орудий италианской артиллерии, идущей из Павии.

С ночлега Фигнер бежал, ибо в лесу, недалеко от дороги, скрыт был отряд его, и он решился сделать нападение. Все взято было почти без сопротивления. В числе пленных был полковник, уроженец из Ганновера. Я был свидетелем свидания его с генералом бароном Беннигсеном, знакомым его с самой юности, по связи семейств их.

Возвратившись из Москвы, он явился в Подольске к генерал-лейтенанту Раевскому, который в прошедшую с турками войну, знавши Фигнера храбрым и предприимчивым офицером, не усомнился в показании его, что ему приказано от меня, у первого из частных начальников, к которому найдет он возможность пройти, просить о назначении ему небольшого кавалерийского отряда для действия на коммуникациях неприятеля, и тотчас отправился на дорогу между Можайском и Москвою.

Он прибыл к армии в Тарутино. Князь Кутузов был весьма доволен первыми успехами партизанских его действий, нашел полезным умножить число партизан, и вторым после Фигнера назначен гвардейской конной артиллерии капитан Сеславин, и после него вскоре гвардии полковник князь Кудашев. В короткое время ощутительна была принесенная ими польза.

Пленные в большом количестве приводились ежедневно; не проходили транспорты и парки без сильного прикрытия; французы на фуражирование не иначе выходили, как с пехотою и пушками, никогда не возвращались без потери. На всех сообщениях являлись отряды партизанов; жители служили им верными проводниками, доставляли обстоятельные известия и, наконец, взяв сами оружие, большими присоединялись к ним толпами.

Фигнеру первому справедливо можно приписать возбуждение поселян к войне, которая имела пагубные для неприятеля следствия.

В Москве скудные найдены французами припасы, и чрез короткое время войска даже половинной дачи продовольствия не получали, никаких особенных мер предпринимаемо не было, и совершенное во всем бездействие изобличало надежды Наполеона на мир, в котором мнил он начертать условия.

Не знаю достоверно, в чем могли состоять оные, но легко понимали все, что присланный от Наполеона генерал Лористон, пред войною бывший послом при нашем дворе, конечно, имел поручение объяснить желание прекратить войну. Москва, древняя столица, собственными руками превращенная в пепел, доказывала, что нет тяжелых пожертвований для русского народа, и готовность его отметить войну несправедливую войною жестокою.

Генерал Лористон приехал чрез несколько дней после прибытия армии в Тарутино. В самое это время между прочими и я находился в квартире Кутузова, но всем нам приказано выйти. После носилась молва, будто князь обещал довести о том до сведения государя положить конец войне, долженствующей возгореться с бо́льшим против прежнего ожесточением.

Хитрый военачальник уловил доверчивость посланного, и он отправился в ожидании благоприятного отзыва. Таким образом дано время для отдохновения утомленным войскам, прибыли новонабранные и обучались ежедневно, кавалерия поправилась и усилена, артиллерия в полном комплекте.

В Тарутине генерал-лейтенант Коновницын назначен дежурным генералом при князе Кутузове. Справедливо приобрел он известность отлично храброго и твердого в опасности офицера, но многие обманулись, ожидавшие в нем соответствующих способностей и распорядительности.

В царствование Екатерины II служил он полковником и командовал полком; долго потом, живши в отставке, возвратился он на службу; войны настоящего времени предоставили ему новую сцену, на которой при чрезмерном честолюбии и неукротимом желании возвыситься одной храбрости было уже недостаточно; он как человек очень умный и еще более хитрый, ловко умел пользоваться слабостью князя, в чем способствовал ему полковник Толь, сильное имевший влияние, с которым вошел он в тесную связь.

Совсем другого человека видел я в Кутузове, которому удивлялся в знаменитое отступление его из Баварии. Лета, тяжелая рана и потерпенные оскорбления ощутительно ослабили душевные его силы. Прежняя предприимчивость, многократными опытами оправданная, дала место робкой осторожности. Легко неискусною лестью могли достигнуть его доверенности, столько же легко лишиться ее действием сторонних внушений!

Люди приближенные, короче изучившие его характер, могут даже направлять его волю. Отчего нередко происходило, что предприятия при самом начале их или уже проводимые в исполнение уничтожались новыми распоряжениями. Между окружавшими его, не свидетельствующими собою строгой разборчивости Кутузова, были лица с весьма посредственными способностями, но хитростью и происками делались надобными и получали значение. Интриги были бесконечные; пролазы возвышались быстро; полного их падения не замечаемо было.

После производства князя Кутузова генерал-фельдмаршалом за Бородинское сражение нашел он нужным иметь при себе дежурного генерала с намерением, как угадывать легко, не допускать близкого участия в делах (по новому «Положению о действующих армиях») генерала барона Беннигсена, к которому отношения его были очень неприязненны, но звание, последним носимое, необходимо к нему приближало.

Получено известие о кончине достойнейшего и незабвенного князя Багратиона. В память его осталось имя 2-й армии на некоторое время, но она уже не существовала.

22-го числа сентября военный министр генерал Барклай де Толли оставил армию и чрез Калугу отправился далее. Не стало терпения его: видел с досадою продолжающиеся беспорядки, негодовал за недоверчивое к нему расположение, невнимательность к его представлениям[33]. Мне известно было намерение его удалиться, и потому, незадолго пред отъездом его подал я рапорт, что, чувствуя себя к отправлению моей должности неспособным, прошу возвратить меня в армию.