Тольтекское искусство жизни и смерти - Барбара Эмрис

В начале второго года программы из своей далекой реальности объявилась Эмма. Она попросила у меня помощи. В одиночку она сделала все, что могла, и продолжала использовать свои знания против себя. Она верила своим собственным историям о несправедливости и строго судила себя. Другими словами, ее ум не перестал быть тираном. Она перепробовала многое: путешествовала, отказывалась от закостеневших стереотипов, искала новых друзей – но неизбежно возвращалась все к тому же состоянию несчастья и разочарования. Ей нужен был спаситель.

Я рад был, что она связалась со мной, какие бы причины ее к этому ни подтолкнули, и настоятельно рекомендовал ей приехать на семинар по видению тольтеков. Она послушалась. Ей понятен был язык здравого смысла, она увидела, что можно сделать, чтобы спасти себя, и больше не покидала меня. Она снова была под моим крылом. Хотя вначале ей не хотелось говорить на публике, вскоре она стала облекать пережитое ею в слова. Она смогла выражать вслух свои мысли и догадки, и ее замечания заставляли творчески мыслить других учеников. Я постоянно подталкивал ее к учительству, и она охотно откликалась – наперекор собственным убеждениям и невзирая на мнения окружающих. Она обещала стать мастером видения.

Хосе еще не был готов говорить перед публикой, но тоже слушал и учился. Он был видящим по своей природе, ему хотелось расширять свою осознанность в новых направлениях, а уютнее всего он чувствовал себя в мире своего воображения. Он был еще молод, впереди у него была долгая жизнь – годы, полные бесконечных возможностей учиться, выражать себя и мудреть.

В феврале 2002 года я повез всех моих учеников в Теотиуакан, в путешествие по местам силы в честь окончания учебного года. Это была не совсем выпускная церемония, но важно было, чтобы все почувствовали, что они чего-то достигли. Для учеников закончился еще один год личных испытаний, настроение у всех было приподнятое, они были открыты любому опыту и любым возможностям.

Кроме того, я видел возможность снова изменить видение. Я хотел передать свою роль Хосе, хотел, чтобы он постепенно занял мое место. Вскоре придет время ему стать своим собственным учителем и спасителем. Необходимо было, чтобы он построил другое видение, отличное от того, что создал я, и в первую же неделю в Теотиуакане я объявил его своим преемником. Все не просто менялось, я видел неизбежный конец собственного человеческого существования.

В последние месяцы у меня появилось ощущение, как будто я одновременно нахожусь здесь и не здесь. Я все больше настраивался на волну бессознательного, как будто смотрел на существование с точки наблюдения, находившейся где-то далеко. Я чувствовал, что скоро покину тело. Врач сказал бы мне, что у меня больное сердце и это можно поправить с помощью операции. Я сам врач и, конечно, понимал, что в таких словах была бы правда, но я чувствовал, что скоро умру, – не важно от чего: от инфаркта или чего-то другого. Все мы способны видеть не только глазами, и, когда мы начинаем видеть по-новому, мы меньше значения придаем тому, что говорит нам рассудок. Не зная причин, я видел свою смерть.

Я видел, как жизнь, бившаяся об эту физическую форму, встречала все меньше и меньше сопротивления. Тело – это материя, и внутри моего тела происходили стремительные изменения. Подчиняясь абсолютной силе, материя готовилась рассыпаться. Так я видел то, что происходило. Душа, как я часто напоминал ученикам, – это сила жизни, которая удерживает в единстве частицы каждой вселенной. Материя кажется твердой благодаря этой объединяющей силе. Душа позволяет каждому компоненту чувствовать себя частью отдельной вселенной. Когда материя больше не может поддерживать активное взаимодействие с жизнью, ее частицы начинают разъединяться и рассеиваться. Мне казалось, что меня скоро это ждет и что сила, скреплявшая мое тело в единое целое, вот-вот перестанет держать его.

Жизнь медленно возвращает себе материю. Этот процесс начинается с разрушения нервной системы. Затем он распространяется на основные органы: сердце, мозг и так далее – до тех пор, пока не начнется распад тела и жизнь окончательно не поглотит форму. Скоро этот процесс должен был начаться в моем теле. Скоро жизнь должна была подчиниться жизни. Я только не знал, когда точно это случится. Но я хотел быть готовым к этому и подготовить всех. Хосе должен был взять на себя ответственность за то, чтобы и дальше, по-своему нести мое послание. Эмма должна была продолжать учить людей. Теперь они были со мной.

Понимали меня другие ученики или нет, я предупредил их о том, что может произойти. Услышали они меня или нет, я сказал им то, что было необходимо, и мне теперь не важно было, чем все кончится. Я сказал ученикам, чтобы они любили друг друга и строили свои видения, уважая всех. Я напомнил им, что буду присутствовать повсюду, ибо я есть жизнь. И они есть жизнь. Есть только жизнь – и ее бесчисленные отражения.

Последнюю ночь нашей поездки в Теотиуакан мы провели с Эммой вместе, и страсть, с которой мы предавались любви, запустила в моем теле цепь процессов. Материя, по-видимому, встретилась с абсолютной силой, и от этого потрясения я воспарил. Мое физическое тело отозвалось, и мною овладело чувство любви, поднимающей меня к небесам, прочь от материального мира, за пределы царства человеческого видения. Я не сомневался, что очень скоро все изменится.

И однажды утром, в четыре часа, вскоре после нашего возвращения домой, я проснулся от невыносимой боли. Это начался инфаркт.

* * *

Разве это не правда, мой ангел любви, что солнце, луна и звезды слились и дышат вместе с нами любовью? Разве это не правда, мой ангел жизни, что в божественном порядке существования ты родилась для меня, а я – для тебя?

Восходящая луна, казалось, медлит на горизонте, чтобы вглядеться в древние руины Теотиуакана и затопить светом призрачную тишину. От основания пирамиды Солнца расползалась огромная тень. Она покрывала своей чернотой открытую площадь и широкие ступени за ней. Полчища других теней скользили сквозь город, ползли по Дороге Мертвых. Кривые черные линии пересекали просторные луга лунного света, словно жадные пальцы, норовящие утащить золотые слитки. Мир спал. Там, где было сознание, сейчас его не было. Существование было забыто напрочь и еще не успело возникнуть ни в чьем воображении. Сейчас жизнь была всем, она была единственным, что существовало. Материя оставалась недвижной, лишенной видений и ждала, чтобы к ней прикоснулись снова.

Недалеко от безмолвных пирамид, в номере отеля «Вийас Аркеолохикас» спал Мигель Руис. Он был надежно заключен в объятия мира материи, обвит руками своей женщины, но его манила бесконечность.

В комнате было так темно, что хоть глаз выколи. Эсикио едва смог различить кровать, и почти совсем не видел двоих, которые лежали, запутавшись в простынях. Гандара стоял рядом с другом. Он, прищурившись, вглядывался во мрак и чувствовал, что в природном равновесии произошло какое-то изменение. Сын сына дона Эсикио опрокинул мир. Он пересек невидимую линию. Это не было игрой, подобной озорным забавам, которым Гандара предавался с друзьями при жизни. Это было что-то серьезное. Присмотревшись, Гандара увидел светящиеся частицы, отлетавшие от спящего: как будто лопнула оболочка и во все вселенные хлынула искрящаяся звездная пыль – она струилась, сыпалась, возвращалась домой.