В суете прошлых дней - Екатерина Риз

– Но и тебя? – догадалась я.

Зотов пожал плечами.

– Возможно. Я его единственный внук, я его наследник, на меня записана его собственность… Пришлось бы отвечать и отчитываться, я решил, что могу этого избежать.

– А для чего она приехала сейчас?

Павел хмыкнул раз, другой.

– Думаю, что совсем не для того, чтобы воссоединить семью и вернуть былые чувства. Судя по всему, пришло время всё же бизнес делить. И я перестал иметь хоть какую-то ценность. Моя подпись стала лишней.

– Ты меня пугаешь, Паша.

Он на меня посмотрел, затем с дивана поднялся, подошёл ко мне. Павел улыбался, я бы сказала, что по-доброму, но я совсем его показной доброте не поверила.

– Не пугайся, – сказал он, обнимая меня за плечи. – Пугаться надо будет тогда, когда я испугаюсь. А до этого ещё далеко.

– Ты повеселела, – сказала подруга, увидев меня следующим утром на рабочем месте.

Я на Алёну посмотрела, пожала плечами, уклоняясь от ответа.

Повеселела ли я? Я даже самой себе не могла ответить на этот вопрос. Поводов веселиться точно не было. Разговор с Павлом, пусть и откровенный – наконец-то, откровенный! – хоть и разъяснил для меня многое, но не слишком успокоил. Если честно, всё, о чем он мне рассказывал, казалось для меня непонятной реальностью. Должностная коррупция, большие деньги, которые никак не могут поделить родственники и псевдо-родственники, друзья и партнёры по бизнесу после смерти его деда. В моей жизни тоже всегда неприятностей и проблем хватало, но на фоне рассказов Павла, они казались мелкими и несущественными. И я не знала, как относиться к полученной информации. Запаниковать? Или сделать вид, что меня всё это не касается и жить дальше, спокойно?

– Вы помирились? – продолжала допытываться Алена.

Я кивнула. Правда, в собственном голосе мне послышалась неуверенность.

– Кажется.

– Вот видишь! – Алёна подсела ко мне за стол, улыбнулась мне. – А ты переживала. А что он про жену говорит?

– Говорит, что разведётся, как только сможет.

– Когда? – тут же переспросила Алёна.

У меня вырвался недовольный вздох. Я на подружку глянула и с нажимом проговорила:

– Не знаю. Как сможет.

Слепова сурово поджала губы.

– Понятно, – проговорила она и тут же добавила: – что ничего не понятно.

Чтобы немного остудить пыл подруги, я сказала:

– Я решила взять паузу.

– Какую паузу?

– Дать Паше возможность самому что-то сделать. И посмотреть, сделает ли.

Алёнка сдвинула брови, задумавшись. В конце концов проговорила:

– Не скажу, что мысль умная, но…

Я вскинула руку, останавливая её размышления жестом.

– Я считаю, что я права.

– Что ж… – Алёна придвинулась к столу, пристроила на нем свой локоток, а ладонью подперла подбородок. На меня посмотрела и предложила: – По пирожному?

Я встретила её взгляд, секунду колебалась, после чего, понизив голос, проговорила:

– Лучше кофе. С коньяком.

– Продано, – тут же отозвалась подружка.

В этот день кофе с коньяком мы пили дважды, и, между прочим, это в дальнейшем сыграло свою успокоительную роль. По крайней мере, я так думаю. Вечер предстоял очень нервный, но до того момента, как я подошла к двери своей квартиры, я об этом ещё не знала. А домой я вернулась довольно поздно. После работы заехала на маникюр, зашла в торговый центр неподалеку от салона красоты, прогулялась между сверкающих витрин. Не для того, чтобы что-то купить, желания на покупки и примерки у меня совсем не было. Но я отчего-то медлила с возвращением домой. Ходила по торговому центру, разглядывала манекенов в витринах, смотрела на людей, и старательно гнала от себя мысли о Павле. О нём самом и о его проблемах. Не потому, что не хотела думать о нём, или иметь к его делам какое-то отношение, я поняла, что мне необходимо отстраниться от бесконечных раздумий и гаданий на его счет. На его счет, на счет моих чувств к нему, каких-то перспектив наших с ним отношений, тревог из-за его рассказов о проблемах, связанных с его прошлой жизнью. Чем больше я обо всём этом думала, тем яснее понимала, что увязаю в его жизни. Если несколько недель назад я смотрела в его глаза и понимала, что тону в них, то сейчас я тонула в его жизни. И меня это пугало. Ведь далеко не факт, что он в свою жизнь меня захочет пустить. По-настоящему.

Выпив кофе в кафе торгового центра, я ещё немного погуляла, в какой-то момент остановилась у витрины магазина детских игрушек. За стеклом было много интересного, но я почему-то смотрела на плюшевого кролика. Даже не дотрагиваясь до него, было понятно, что он невероятно мягкий и приятный наощупь. По-настоящему уютный, которого хочется прижать к себе и тискать, тискать. Белый пушистый живот, длинные серые уши, умильная мордаха. А ещё смешная жилетка из желтого атласа и лиловая бабочка на шее.

– Замечательный выбор, – сказала мне молодая, миловидная продавщица, упаковывая игрушку в фирменный пакет. И спросила с улыбкой: – Подарок?

Я кивнула.

– Да. Дочке.

Улыбка продавца стала шире. Она меня заверила:

– Ей непременно понравится.

Мне очень захотелось вздохнуть. Глубоко и печально, но я в последний момент этот вздох поймала. Он застрял у меня в горле, колючим комком. Но благодарно улыбнуться в ответ я смогла, и даже поблагодарила за участие.

Всю дорогу до дома я сжимала в руках ручки пакета и думала об этом кролике. Точнее, думала о том, что бы я отдала за то, чтобы у меня была возможность подарить эту игрушку Лизе. Лично.

Очень многое.

Когда я подъехала к дому, уже начало темнеть. Лето перешагнуло за июль месяц, и темнело теперь раньше и стремительнее. Часы показывали не такое позднее время, а на улице уже сгущались сумерки. Занятая своими мыслями, я вышла из лифта на своём этаже и шагнула к двери. На ходу доставала ключи из сумки, по привычке встряхнула связку, выискивая ключ от нижнего замка, перехватила пакет и сумку другой рукой, коснулась двери, и именно тогда поняла, что что-то не так. Сделала шаг назад.

С виду ничего особенного в двери не было. Я окинула её быстрым взглядом, а потом поняла, что именно меня смущает. Непонятная щель между косяком и дверью. Раньше её точно не было. Дверь была новая и очень дорогая, ещё Метёлкин её выбирал, а он помешан на безопасности жилища. А теперь появилась щель. И дверная ручка странно повисла, будто её сильно дёргали и, в итоге, сломали.

Я прислушалась к звукам в подъезде. Тишина. Никто не входил и не выходил, лифт стоял на месте. Мне стало откровенно не по себе. Но не стоять же под дверью собственной квартиры? Чтобы начать кричать и звать на помощь, или, хотя бы, для того, чтобы кому-то позвонить, надо удостовериться, что что-то на самом деле не так. Иначе я буду выглядеть полной дурой.