"Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

После дискуссии Политбюро опубликовало ещё одно официальное заявление — по словам Волкогонова, «в терминах, какими описывают обычный пожар на складе».[497] В заявлении говорилось, что авария разрушила часть здания реактора, сам реактор и вызвала некоторую утечку радиоактивных материалов. Два человека погибли, и «в настоящий момент радиационная ситуация на электростанции и поблизости от неё стабилизировалась». Для социалистических стран был добавлен ещё один пассаж, где говорилось, что советские эксперты обнаружили распространение радиации на запад, на север и на юг от Чернобыля: «Уровень заражения несколько выше допустимых стандартов, но не в той мере, чтобы потребовались специальные меры по защите населения».[498]

***

В первые недели пожарные и ликвидаторы — люди, набранные по всей стране, чтобы устранить последствия катастрофы, — боролись с огнём и работали, проявляя поразительное мужество и самоотверженность. Пожарные вспоминали, как им приходилось стоять на крыше настолько горячей, что плавились сапоги. Вертолётчики поднимались в воздух над дымящимися руинами — они сбросили 5020 тонн песка и других веществ, пытаясь заглушить малиновое свечение горящего графитового ядра.[499] Но хотя отдельные люди проявляли героизм, советское начальство лишь напускало туману. Одним из первых действий, предпринятых директором станции, было отключение телефонных линий в окрестностях Чернобыля.[500] Эвакуация Припяти началась только через 36 часов после взрыва; а второй этап эвакуации из более широкой зоны, в итоге коснувшийся 116000 человек, начался лишь 5 мая. Компартия настаивала, что в Киеве нужно, как обычно, провести первомайский парад, хотя ветер дул в направлении столицы. 1 мая премьер-министр СССР Николай Рыжков подписал указание — отвезти советских корреспондентов на соседние с Чернобыльской АЭС территории. Они должны были подготовить репортажи для газет и телевидения, показывающие «нормальную жизнедеятельность в этих районах».[501] Но правда просачивалась и на самые высшие уровни руководства в Москве. В том же указании Рыжкова было отмечено, что министерство здравоохранения «не смогло» предоставить полную информацию с места аварии; от министерства требовалось «принять срочные меры, чтобы навести порядок в этом деле».

Рейган записал в своём дневнике: «Как обычно, от русских не стоит ждать никакой информации, но очевидно, что радиоактивное облако распространяется за пределы Советского Союза».[502]

Научный редактор «Правды» Владимир Губарев, у которого были связи в руководстве ядерной отрасли, услышал об аварии вскоре после того, как она произошла, и позвонил Яковлеву — постоянному советнику Горбачёва и поборнику нового мышления. Но, как вспоминал Губарев, Яковлев велел ему «забыть об этом и больше не вмешиваться». Яковлев не хотел, чтобы кто-то из журналистов увидел события своими глазами. Но Губарев был настойчив, он звонил Яковлеву каждый день. Наконец Яковлев одобрил поездку в Чернобыль группы журналистов, в том числе и Губарева, который не только окончил физический факультет, но ещё и писал пьесы и книги. Он приехал туда 4 мая, а вернулся 9 мая. В личном докладе Яковлеву он описал хаос и замешательство. Уже через час после аварии, писал он, было ясно, что радиация распространяется, но никаких экстренных мер не было принято: «Никто не знал, что делать». Солдат отправили в опасную зону без средств личной защиты — их просто не было (как и у вертолётчиков). «В случаях вроде этого требуется здравый смысл, а не ложная смелость, — писал он. — Как оказалось, вся система гражданской обороны была совершенно парализована. Не было даже нормально работающих дозиметров». Губарев утверждал, что «нерасторопность местных властей поразительна. Не было ни одежды, ни обуви, ни белья для пострадавших. Они ждали инструкций из Москвы». В Киеве недостаток информации привёл к панике. Люди слышали сообщения из-за границы — но ни слова от руководителей республики. Молчание вызвало ещё большую панику в следующие несколько дней, когда стало известно, что дети и родственники партийного начальства спасаются бегством. «Тысячи человек выстроились в очередь у билетной кассы ЦК Компартии Украины, — говорил Губарев. — Естественно, в городе об этом прекрасно знали». Вернувшись в Москву, Губарев передал доклад Яковлеву, а тот направил его Горбачёву.[503]

Михаил Горбачёв высказался о катастрофе 14 мая — две с половиной недели спустя после аварии. Он выступил с обращением по телевидению. «Он выглядел осиротевшим, — вспоминал корреспондент ВВС Ангус Роксбург. — На его лице было написано: он знал, что потерял авторитет». В выступлении он уклонился от объяснения причин катастрофы и подчеркнул, что людей предупредили, «как только мы получили первую достоверную информацию». И Горбачёв, похоже, совсем потерял самообладание, столкнувшись с дикими обвинениями, распространявшимися на Западе, пока Кремль держал информацию под замком, — например, ранние сообщения о том, что якобы погибли тысячи людей. Его также обижало, что под сомнение была поставлена его искренность как реформатора: Соединённые Штаты и Германия «открыли необузданную антисоветскую кампанию».

Только через несколько недель после Чернобыля Горбачёв стал бороться с первоначальной инерцией. А на заседании Политбюро 3 июля он уже кипел яростью, адресованной руководству ядерной отрасли:

«Мы тридцать лет слышим от вас, что всё тут надёжно. И вы рассчитывали, что мы смотрим на вас как на богов. От этого всё и пошло. Потому что министерства и все научные центры оказались вне контроля. А кончилось провалом. И сейчас я не вижу пока с вашей стороны, чтобы вы задумывались над выводами… От ЦК всё было засекречено. Его работники в эту сферу не смели лезть. Даже вопросы размещения АЭС решало не правительство. И в вопросе о том, какой реактор запустить, решение тоже исходило не от правительства. Во всей системе царил дух угодничества, подхалимажа, групповщины, гонения на инакомыслящих, показуха, личные связи и разные кланы вокруг разных руководителей.

Чернобыль случился, и никто не был готов к этому — ни гражданская оборона, ни отделы здравоохранения, даже дозиметров не было в минимально необходимом количестве. Пожарные бригады не знали, что делать! На следующий день люди праздновали свадьбы неподалёку. Дети играли на улице. Система предупреждения никудышная! После взрыва образовалось облако. Кто-нибудь следил за его перемещением?»[504]