"Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

Что касается испытаний, то Рейган твёрдо отказался их прекращать.

Восемнадцатого августа Горбачёв продлил советский мораторий на ядерные испытания. Усилия Велихова не пропали даром. Но Горбачёв был полон нетерпения. В конце месяца он отправился в отпуск, и его сопровождал Черняев. До обеда они сидели на веранде или в кабинете Горбачёва, просматривали телеграммы и звонили в Москву. Горбачёв попросил МИД представить наброски для следующей встречи с Рейганом. Когда из Москвы прислали ему документ, оказалось, что это сухое повторение того, что предлагалось на заглохших переговорах о контроле над вооружениями в Женеве.

Горбачёв швырнул бумаги на стол.

— Ну что? — спросил он Черняева.

— Не то, Михаил Сергеевич! — ответил Черняев.

— Да просто дерьмо! — отозвался Горбачёв.

Горбачёв попросил Черняева составить письмо для Рейгана с приглашением на саммит в ближайшее время — возможно, в сентябре или октябре в Рейкьявике, столице Исландии. Когда Черняев спросил, почему в Рейкьявике, Горбачёв сказал: «Ничего, ничего: на полпути от нас и них, и не обидно другим великим державам!»[523] 19 сентября Шеварднадзе отвёз приглашение в Вашингтон. Горбачёв предлагал выбрать между Лондоном и Исландией; Рейган согласился на Исландию. В письме предлагалась «короткая встреча один на один… возможно, всего на один день, для сугубо конфиденциальной, личной и откровенной дискуссии (возможно, в присутствии только министров иностранных дел)».[524] Горбачёв писал, что беседа «не будет детальной», что она будет нацелена на проработку нескольких вопросов для последующего соглашения на саммите.[525]

Рейган записал в дневнике: «Это будет подготовка к саммиту». Но Горбачёв думал о чём-то большем. Он готовился выступить с грандиозной инициативой, сделать большой и быстрый шаг вперёд. В личных беседах и меморандумах Горбачёв и Черняев задумали разворот гонки вооружений. На саммите нужно было выработать «серьёзные, радикальные предложения». 22 сентября Горбачёв сообщил Политбюро, что готов рассмотреть вопрос об освобождении двадцати пяти диссидентов из списка Рейгана, чтобы умиротворить американского президента.[526] В начале октября Ахромеев и другие подготовили для Горбачёва документ на тему саммита, в котором обрисовали возможную линию его поведения. Горбачёв отклонил его — он хотел действовать более решительно.[527] Черняев высказал Горбачёву свои соображения, которые точно передавали их общее настроение: «Главная задача Рейкьявика, как я понял Вас на юге, в том, чтобы ошеломить Рейгана смелостью или даже “рисковостью” подхода к главной проблеме мировой политики».[528] Черняев призвал Горбачёва поставить на первое место стратегические вооружения — ракеты, бомбардировщики, подводные лодки — и потребовать их сокращения на 50 %, Горбачёв согласился с необходимостью решительных перемен, он только не хотел погружаться в арифметику. «Наша главная цель сейчас — сорвать новый очередной этап гонки вооружений, — сказал он. — Если мы этого не сделаем, опасность для нас увеличится. А не отступив по каким-то конкретным, пусть очень важным вопросам, от того, во что упёрлись давно, мы потеряем главное. Мы будем втянуты в непосильную для нас гонку вооружений. Мы проиграем, потому что сейчас для нас эта гонка уже на пределе возможностей».

Рейган, напротив, относился к встрече в Рейкьявике небрежно, не готовясь к ней так серьёзно, как к переговорам в Женеве. В отличие от предыдущих саммитов, здесь не было заранее составленной повестки дня. Американцы не представляли, что задумал Горбачёв. 2 октября Шульц писал Рейгану, что контроль над вооружениями будет центральной темой, но что русские «по большей части говорят по нашему сценарию». Специалист по делам СССР из госдепа подготовил двухстраничный меморандум, начинавшийся словами: «Мы отправляемся в Рейкьявик на следующей неделе, имея очень слабое понимание того, для чего Горбачёв хочет использовать эту встречу». Пойндекстер сочинил и передал Рейгану тезисы, среди которых были и такие соображения: «Не стоит ожидать существенных договорённостей» и «Встреча ни в коем роде не заменяет саммит».[529]

Горбачёв же, инструктируя своих подчинённых перед саммитом 4 октября, ясно и прямо говорил о своих амбициях — они были буквально заоблачными. Он хотел предложить Рейгану нечто, имеющее «прорывной потенциал»; в верху списка стояла «ликвидация ядерного оружия». Ближайшей целью он считал остановку ракетной гонки вооружений в Европе, избавление от «Першингов-2»: «Мы хотим полного удаления этого оружия из Европы, — говорил он, — потому что “Першинги-2” — это пистолет у нашего виска».

Горбачёв не раз упомянул о «ликвидации ядерных вооружений». Он также сказал своим помощникам, что у него есть стратегия: он будет настаивать на большем, и, «если Рейган не встретит нас на полпути, мы расскажем об этом всему миру. Таков план… Если мы потерпим неудачу, то сможем сказать — глядите, вот что мы были готовы сделать!»

***

Рейган и Горбачёв встретились в Хефди — двухэтажном белом здании с видом на залив, имевшем репутацию дома с привидениями: британский посол продал его в 1952 году, заметив, что картины сами собой падают со стен. 11 октября, в субботу, проливной дождь чередовался с короткими проблесками яркого солнца. Встреча началась в 10:40. Горбачёв и Рейган сидели в коричневых кожаных креслах за маленьким столиком на первом этаже. Окно выходило на серое неспокойное море, а на противоположной стене висела картина маслом в тёмно-синих тонах — морской пейзаж, волны, разбивающиеся о скалы. На первой встрече, где они были только вдвоём, Рейган повторил свою любимую русскую поговорку «доверяй, но проверяй», а Горбачёв, не теряя времени, заявил Рейгану, что переговоры о вооружениях остановились и им нужно придать «новый импульс». Тут возник неловкий момент: Рейган уронил свои карточки с записями. Но Горбачёв разрядил обстановку, сменив тему и предложив пригласить министров иностранных дел. Вошли Шульц и Шеварднадзе. Шульц запомнил эту сцену так: «Горбачёв выглядел бойким, нетерпеливым и уверенным в себе, он производил впечатление человека, задающего повестку дня, стремящегося взять беседу в свои руки. Рейган был расслаблен, он вёл себя непринуждённо и обезоруживающе, даже меланхолически».