Роковая награда - Игорь Пресняков

Очнулся он от прикосновения губ – Светлана целовала его лицо, грудь, живот… Андрей с удивлением приподнялся – о таком он не мечтал даже в бредовых снах. Светлана уловила его движение и подняла голову. Ее глаза мерцали лукавым кошачьим блеском.

– Я не ошиблась – мальчик и впрямь не избалован декаданским просвещением, – проворковала она.

Андрей покорился ее власти и повалился на подушки…

Почувствовав легкую прохладу и запах табачного дыма, он открыл глаза и увидел красный огонек – Светлана сидела на стуле и курила. Она неторопливо и глубоко затягивалась, выглядела умиротворенной и немного уставшей. Андрей ощутил бодрящий прилив внутри, вскочил с дивана и сел у ее скрещенных ног. Мягко улыбнувшись, Светлана провела взглядом от его лица куда-то вниз и сказала:

– Нет-нет, Андрюша! На сегодня хватит, на меня нахлынул мильон терзаний.

Она загасила папиросу, поцеловала Андрея в губы и поднялась. Он в недоумении уселся на диван и наблюдал за тем, как Светлана одевалась. Закончив, она села рядом:

– Благодарю тебя. Мне было хорошо, но этого больше не повторится. Забудем обо всем, – твердо сказала Светлана.

Он умоляюще посмотрел ей в глаза. Светлана усмехнулась и неуверенно прибавила:

– Ну… если вы пожелаете новой встречи… мы сможем обсудить такое предложение.

Коснувшись губами его щеки, Светлана решительно встала.

– Пока, Андрюша, не провожай меня.

– Позволь, на улице небезопасно! – встрепенулся он и поискал свою одежду.

– Я сумею постоять за себя, – Светлана извлекла из ридикюля никелированный дамский пистолет. – Видал? Подарок почитателя моих талантов.

И не утруждайся скептическими замечаниями – обращаться с оружием я умею. Всего доброго!

Она вышла из комнаты и неслышно притворила дверь.

«Остались мне одни сладкие воспоминания да угрызения совести», – улыбнулся Андрей и подумал о том, что неплохо было бы напиться чаю со сдобной булкой.

В воскресенье после обеда Рябинин собирался на футбол – команда «Ленинца» встречалась в финальном матче на первенство города с игроками кожевенной фабрики «Знамя».

День выдался теплый и солнечный, и, предчувствуя долгое сидение под открытым небом, Андрей запасся хлопчатобумажным кепи. Он уже собирался выходить, когда в дверь постучали.

– Входите, открыто! – крикнул Рябинин и, обернувшись, увидел на пороге Меллера в полосатой майке.

– А-а, Наум! – обрадовался Андрей. – Заходи.

– Да, это я, собственной персоной, – кивнул Меллер. Он прошелся по комнате. – Прихорашиваешься? Кепочку, гляжу, прикупил… Идешь за своих болеть?

– Да, пойду развлекусь.

– Бери и меня за компанию. Я, знаешь ли, после вчерашней гулянки чувствую себя вялым и нуждаюсь в сильных ощущениях, – попросил Меллер.

– Тогда – вперед.

Они вышли на улицу и направились в сторону городского стадиона.

– Долго вчера сидели? – осторожно спросил Андрей.

– Уж и не помню, – вздохнул Меллер. – Осталось в памяти, как после полуночи Резников принялся искать свою Светлану. Решил, будто она с тобой уехала. Тогда Костик напился, погрустнел. А сегодня позвонил мне и объяснил, что нашел Свету дома – она всего-навсего устала и поехала спать.

Андрей перевел дух. Меллер хитро посмотрел на него:

– А я уж, признаться, тоже подумал, что ты сподобился…

– На что? – изобразил недоумение Рябинин.

– Ну, того… Со Светланой… Впрочем, извини, брат, – покраснел Наум. – Право, не подобает говорить об этом, неприлично, однако Света – девушка ретивая, так сказать… В общем, любит она мужчин… Вот.

– Это дело даже не комсомольской ячейки газеты «Губернские новости», это касается только ее, – усмехнулся Андрей. – А также ее мужчин… и Резникова.

– Да бог с вами… э-э, я хотел сказать, с ними, – в сердцах плюнул Меллер и отвернулся в сторону.

Андрей подумал, что представился удобный случай обсудить волнующую его тему.

– Наум! – позвал он.

– А?

– Скажи-ка, друг любезный, у тебя с Вираковой любовь продвигается? – бесстрастно поинтересовался Рябинин.

– С Надеждой? Да что она, в самом деле, телега, что ли? Скажешь тоже совершенную мерзость – «продвигается»! Выражайся, Андрюша, поэтически: развивается, протекает, или лучше – разворачивается, – решительно парировал Меллер.

– Как ты помнишь, разворачиваются обычно в марше, когда «не место словесным кляузам», – ответил Андрей. – Не обижайся, я пошутил. А интересно мне, потому как она – член ячейки «Ленинца», – Рябинин сделал строгие глаза.

– Ну, если так… – робко протянул Меллер. – Видишь ли, она меня волнует чрезвычайно. Она такая… – Наум не нашел слов и сделал несколько резких движений руками, будто лепил снежную бабу. – Такая зажигательная! И потом, в ней, представляешь, совершенно законченный народный дух.

– Определенно? – улыбнулся Андрей.

– Ну да! Скажу по величайшему секрету: я под ее воздействием написал цикл стихотворений на народные темы, двенадцать штук. Символично, как выражается наш Лютый! Кстати, Андрей, Надежда к тебе весьма благоволит. Говорит, что ты интересная личность.

– Да ну? Совершенная неожиданность, как выражается наш Меллер! – от души рассмеялся Рябинин.

– Перестань передразнивать, – отмахнулся Наум и мечтательно произнес. – Знаешь, у меня, наверное, к Надежде будет серьезное отношение. Она мне определенно нравится, мне с ней приятно. Я разговариваю с Надеждой часами…

– Ты, – уточнил Андрей.

– Я, – кивнул Меллер и открыл было рот продолжить.

– А она?

– Она? Слушает. Надежда любит послушать, ей интересно. Да и сама она интересная девушка, ладная, – Наум тряхнул чубом, хитро прищурился и дернул приятеля за рукав. – Хватит о Вираковой. Ты лучше поведай о своих «амурчиках» с Полиной.

– Что сказать? Я ее люблю, – твердо отозвался Андрей.

– Вот так вот! Смело, Андрей Николаевич, определенно смело! – немного оторопел Меллер.

– Своих чувств я не скрываю, – пожал плечами Рябинин.

– Эт-то, я тебе скажу, по-комсомольски!

– Честность – не столько комсомольская добродетель, сколь человеческая.

Меллер кивнул, соглашаясь с правотой суждения, и негромко спросил:

– Она хорошая, Андрей?

– Полина? Восхитительная. Признаться, никогда не верил в такую любовь, захватывающую все существо, все думы; когда каждая ее черточка, жест, взгляд или слово радуют от души! Впервые за последние семь лет я счастлив, Наум, – Андрей широко улыбнулся и, понизив голос, добавил. – Я счастлив как дитя… Мне хочется писать ей стихи и петь забытые песни…