Седьмое таинство - Дэвид Хьюсон
Шрифт:
Интервал:
— Ничего страшного. Я особенно-то ни на что и не рассчитывал.
— И правильно. Там, должно быть, собрались тогда тысячи людей.
Коста это уже проверил.
— Власти считают, что две тысячи. Протестующие утверждали, что десять.
— Власти врали. Они всегда врут.
Патанатом доела пирог.
— Вообще-то десять — это многовато. А ты и впрямь думал, что я смогу припомнить какого-то мальчишку, который толкался и выглядел потерявшимся? Значит, ты не слишком часто бывал на демонстрациях, так ведь? Там всегда полным-полно потерявшихся детей всех возрастов. Такая уж там всегда обстановка. Сплошной хаос, от начала до конца.
Перони уже смотрел в новую чашку кофе.
— Итак, что мы станем делать теперь? — спросил он.
Фальконе уже успел бы что-нибудь предпринять. Лео не стал бы заниматься только гаданием на предмет того, куда мог забрести Алессио. Инспектор уже заглянул бы вперед и постарался определить, как вычленить этот факт из тумана неясностей, в который канули события четырнадцатилетней давности.
— В газетах должны быть снимки, — заметил Коста, почти не думая. — Можно посмотреть в газетных архивах…
— Ник, — прорычал Перони, — сколько времени это займет?! Ты думаешь, журналюги с большой охотой станут помогать двум отстраненным от службы копам и одному патанатому со слишком длинным носом?
— Мы только что слили троим таким журналюгам замечательную историю! — возразила Тереза.
— В своих собственных интересах, — заметил Перони. — Они ж не идиоты, понимают, что мы сделали это не из чистой благотворительности.
— Падальщики! — бросила патанатом, да так громко, что официант опасливо на них оглянулся.
— Падальщики выполняют необходимую социальную функцию, — напомнил Перони, но Тереза уже раскачивалась взад-вперед на стуле, в полном восторге рассыпая крошки от пирога.
— Вы двое, видимо, вели до сих пор крайне уединенное существование. Средства массовой информации — это не одни только политические союзнички в роскошных костюмах. Есть ведь еще и радикальная пресса, как насчет нее? Они ведь только такого и ждут.
Перони бросил на нее весьма надменный и снисходительный взгляд.
— Ты имеешь в виду длинноволосых индивидуумов вроде того, с которым жила в одной палатке? Значит, не понимаешь одной простой вещи: радикальная пресса ненавидит нас больше, чем кто угодно другой.
— И вовсе нет, — хитро прищурившись, возразила Тереза. — Особенно если ты являешься к ним в компании их давней приятельницы.
Редакция газеты размещалась в маленьком помещении на втором этаже над лавкой товаров для домашних животных на Виколо делле Гроте, в пяти минутах ходьбы от Кампо деи Фьори. Эту часть Рима ныне оккупировали сплошные экспатрианты и туристы. Поднимаясь по крутой внутренней лестнице, Коста, который несколько лет назад жил поблизости и уже тогда считал, что ему не по карману здешняя квартирная плата, пробормотал что-то насчет того, что это слишком дорогой дом для еженедельного издания, посвященного освобождению эксплуатируемых трудовых масс.
— Ты просто недооцениваешь патрицианское происхождение итальянских социалистов. — Тереза шагала через две ступеньки и с явным нетерпением предвкушала новую встречу с почти забытым прошлым. — Идея заключается в том, чтобы поднять пролетариат до своего уровня, а вовсе не опуститься самим до простонародья.
Наверху, на лестничной площадке стоял высокий сухопарый пожилой человек с вытянутым аристократическим лицом и растрепанными редеющими седыми волосами. В его костлявых руках находился поднос, полный бокалов с вином. А ведь был только одиннадцатый час утра.
— Если бы это были карабинеры, я бы их сюда, знаете ли, не пустил, — провозгласил он высоким певучим голосом, отдаленно напоминающим о принадлежности хозяина к высшим классам общества. — Я по-прежнему придерживаюсь принципов. Меня зовут Лоренцо Лотто. Да-да, я знаю, что вы подумали. Не тот ли это тип, о котором все время пишут газеты? Сынок богатеньких родителей, этих гнусных угнетателей, которые загадили своими заводами всю окружающую среду в районе Венето? Да, тот самый. Лучше бы они писали о чем-то более интересном. Человек не выбирает родителей.
Газетчик протянул гостям поднос.
— А я было подумал об известном художнике[32], — заметил Коста.
Маленькие как бусинки глазки хозяина осмотрели Ника с головы до ног.
— Как это необычно, Тереза! — воскликнул он. — Найти в Риме хотя бы одного полицейского офицера, у которого есть мозги! Тот Лоренцо умер нищим, малюя номера на больничных койках, чтобы прокормиться, хотя он был лучше, чем Тициан, — и как человек, и как художник. А я простой революционер, маленькое, но все же заметное колесико в машине пролетарской революции. Выпейте, ребята. Смирите интеллектуальную гордыню, иначе вам придется до конца жизни пересчитывать скрепки в квестуре.
— Немного рановато для нас, Лоренцо, — заметила Тереза.
— Вздор! Это из частных виноградников того самого гнусного семейства угнетателей. В магазинах такого не купишь. Кроме того, нужно всегда принимать внутрь алкоголь, когда встречаешься с бывшей любовницей. Это притупляет остроту чувств, а, Бог свидетель, нам обоим это необходимо.
Судмедэксперт покраснела.
— Ну и денек, — пробормотал Джанни и первым ступил в помещение редакции. — Час от часу не легче!
Сначала они, конечно, позвонили, чтобы выяснить, какие материалы сохранились в редакции с девяностых годов. Тереза питала на этот счет большие надежды. «Ла Кроциата популаре»[33], несмотря на свое название, особой популярностью не пользовалась, но это все же был истинный крестовый поход, пусть хотя бы в лице ее богатого владельца. Но в редакции тщательно хранили все, что касалось сорокалетней истории газеты, а кроме того, в отличие от большинства таких же мелких левацких еженедельников, этот не заполнял полосы исключительно колонками плотного, нечитаемого текста. В нем начинали карьеру несколько хорошо известных сегодня фотокорреспондентов, трудились тут за жалкую зарплату, что платил им Лотто, не выходя за пределы минимума, установленного профсоюзом. Даже сам Пазолини[34]писал для этой газеты в период ее расцвета, который пришелся на семидесятые годы прошлого столетия.
Пока Лотто вел гостей через помещение редакции — это была обшарпанная комната с четырьмя письменными столами, три из которых пустовали, — надежды Косты начали таять. Он и сам время от времени почитывал «Ла Кроциата». Фотографии в газете печатали отличные. И их было много.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!