Осквернитель - Павел Корнев

– С ума сошел?! – вскинулся Пратт.

– Тише ты! – Я утянул его в подворотню и успокоил: – Не беспокойся. Не сейчас.

– Это безумие! – встряхнул меня Джек. – Чистой воды безумие!

– Когда это его останавливало? – хмыкнул Хмурый.

Я отмахнулся от подручного и попросил:

– Джек, подними планы катакомб, мне надо знать, можно ли пробраться под землей.

Проникнуть на скотобойню через Пустоту нечего было и пытаться. Слишком уж явно веяло оттуда Тьмой. Точно не пробиться.

Рыжий уставился на меня как на умалишенного:

– Зачем тебе это, Себастьян?! Умом тронулся?

– Там Берта.

– О, Святые! – обреченно протянул Пратт. – Ты ведь не отступишься, да?

– Не отступлюсь, – подтвердил я.

– Упертый баран! – с чувством выругался Джек, раздраженно махнул рукой и зашагал прочь. – С утра все будет, – не оборачиваясь, бросил он и скрылся во тьме.

– А ты что думаешь? – спросил я у подручного.

– Самоубийство, – прямо заявил головорез.

– Вовсе нет, если все сделать правильно.

– Без меня, Себастьян, – отрезал Хмурый. – Я это уже проходил. Когда люди вроде нас забываются, дело кончается большой кровью. А я хочу дожить до старости.

– Обеспеченная старость выглядит предпочтительней, не правда ли? – усмехнулся я. – Мне придется покинуть Акраю, но нужен будет надежный человек, чтобы вести дела…

– Нет, Себастьян, даже не искушай, – отказался головорез. – Я свои возможности знаю, первым номером мне не быть.

– Первых номеров будет два. Уверяю, со своей частью работы ты справишься.

– И ради сытого будущего предлагаешь сунуть голову в петлю?

– Ну да, – просто ответил я. – Тебе не впервой, так?

Хмурый помрачнел и нервно хрустнул костяшками пальцев.

– Ты никогда не спрашивал, как так вышло, что я пропустил последнее плаванье «Черной ласточки»…

– Не спрашивал.

– Я сказал капитану, что слишком высок риск! Я уподобился сбежавшей с корабля крысе, но остался жив. Мое чутье меня не подвело.

Я только пожал плечами.

– И что ты хочешь от меня услышать? – спросил потом. – Что в этот раз все будет иначе? Что я обо всем позабочусь? Что никому не придется умереть? Или призвать к твоей совести? Предложить искупить вину? Что ты кривишься? Звучит глупо, да?

– Глупо.

– Так я тебе скажу одно: решай сам. Я справлюсь и без тебя. Вопрос в том, хочешь ли ты сорвать приз или уйдешь в тину с пустыми карманами.

Хмурый долго не колебался.

– Что надо делать? – спросил он.

– Осмотрись, подбери людей. Утром своди сюда Густава Сирлина, интересно его мнение.

– Если он не послушает, мне настаивать?

– Нет, просто скажи, что меня очень разочарует его отказ.

– Хорошо.

– Вот и отлично. Встретимся завтра у канала.

И, хлопнув головореза по плечу, я отправился в обратный путь. Поплутал по узеньким улочкам, вышел к набережной и перебрался на лодку к дожидавшимся меня мужичкам.

– Возвращаемся на Третий канал, – приказал им, сам отпер дорожный сундук и вытащил из него потертый кожаный саквояж. Вновь навесил замок и предупредил: – Оставлю у вас, Хмурый заберет.

Не дело, конечно, проклятые наконечники без присмотра держать, да только по нынешним временам это самое безопасное для них место.

Святые не выдадут, свинья не съест.

– Присмотрим, мастер, – кивнул кормчий и оттолкнулся шестом от каменного парапета.

Некоторое время спустя я сошел на берег неподалеку от ресторации «У третьего канала», но в квартиру над ней по понятным причинам заглядывать не стал, вместо этого постучался в дверь молельного дома. А когда на улицу выглянул донельзя удивленный визитом в неурочное время священник, виновато улыбнулся:

– Святой отец, дело не терпит отлагательств. – И, предупреждая неминуемые расспросы, просто раскрыл кожаный саквояж. – Уж простите великодушно, но вам придется оказать мне услугу…

Месяц Святой Августины Травницы

Год 989-й от Великого Собора

Люди могут сколько угодно твердить, будто возьмутся за ум прямо с завтрашнего утра или уже на следующей декаде соберут волю в кулак и позабудут о дурных привычках, но горькая правда заключается в том, что это всего лишь пустые слова.

Никто изо дня в день не трудится над собой с целью стать лучше.

Работный люд совершенствуется в мастерстве, армейские служаки тренируются в обращении с оружием, студиозусы набивают свою голову чужими умными мыслями, монахи штудируют Святые писания, а шулера развивают ловкость пальцев, но духовное самосовершенствование остается прерогативой немногих. Практически одних лишь Святых.

Никто осознанно не меняет самого себя.

Не из-за лени и не в силу ограниченности, просто меняться – страшно, меняться – значит превращаться в кого-то другого. Ничто в этой жизни не дается даром, стать лучше можно, только переступив через собственное «я».

Некоторые мои знакомые скорее отрубят себе правую руку, чем откажутся от иных вредных привычек, а другие даже под угрозой неминуемой смертной казни продолжат предаваться излишествам.

Ведь прожитые дни не проходят бесследно, они прикипают к нашей душе, и только чрезвычайные обстоятельства могут побудить человека избавиться от груза прошлого.

Нужен толчок, нужна цель. Эмоциональное потрясение и сильнейшее желание чего-то достичь.

Обычно – перегрызть глотку ближнему своему. Такова уж природа людская, ничего не попишешь…

Стремясь сжить со свету врага, человек собственноручно превращает себя в чудовище. Ну или рыцаря на белом коне. Такое тоже иногда случается, только реже, много-много реже.

Цель. Человеку нужна цель.

Не случись всей этой заварушки, я бы никогда не решился переступить через самого себя. Чего ради?

Теперь же я стремился спасти Берту, а еще – до скрежета зубовного жаждал перерезать глотку Марку Бонифацию Тарнье и любоваться, как вместе с бьющей толчками кровью из него вытекает жизнь. Ну, и страх поддаться засевшим в душе нечистым тоже подстегивал, не без этого.

А как не бояться?

Ведь если сейчас отступлюсь, то злость, сомнения и пустые сожаления отравят, превратят в легкую добычу для бесов. Тогда не спасет даже заступничество Святых.

Когда человек перестает верить в себя и теряет волю к жизни, он уподобляется кораблю с пробоиной ниже ватерлинии – сколько воду ни откачивай, так и так пойдешь на дно.