Осквернитель - Павел Корнев

Я только рассмеялся:

– Много людей? Густав, ты забываешь, что сегодня его величество Грегор Четвертый отмечает свой семидесятилетний юбилей! Работников Пурпурной палаты погонят присматривать за порядком, много охраны в тюрьме не оставят.

– Возможно, и так, – согласился с этим доводом чернокнижник, без особого, впрочем, энтузиазма.

Я отмахнулся от зануды и попросил лучника:

– Эд, так ты понаблюдаешь за тюрьмой?

– За отдельную плату, – ожидаемо предупредил лучник.

– Само собой, – согласился я и подробно описал ему внешность Марка. Потом перешел к мрачно глядевшему в темную воду Хмурому и встал рядом: – Из наших кто-нибудь ушел?

– Всех положили, – ровным голосом ответил головорез. – Всех, кто в доме был.

– Бесов праздник! – выругался я. – С рыжим уже встречался?

– Он просил передать, что катакомбы под скотобойней раньше точно были, но что с ними сейчас – неизвестно. Планы не обновлялись лет десять.

– Понятно, – вздохнул я и распорядился: – Организовал наблюдение за округой?

– Сделал, – кивнул Хмурый, – но между нами, Себастьян: из Акраи надо валить. Пока волны не успокоятся, здесь ловить нечего.

– Полностью с тобой согласен, – невесело улыбнулся я. – Только вот ставки слишком высоки.

– Надеюсь, игра стоит свеч.

– Стоит. И напомни Ловкачу, что он будет нужен вечером.

– Хорошо.

Головорез перебрался с лодки на берег, Густав Сирлин молча последовал за ним, а вот Эдварда Роха я придержал и напомнил:

– Помнишь ящик из кареты?

– Ну? – остро глянул на меня лучник.

– Если что, забери его из кубрика. Не стоит его тут оставлять.

– Как скажешь.

Эдвард последним спрыгнул на лестницу; я посмотрел, как он поднимается на мостовую, улегся на теплую палубу и почти сразу провалился в беспокойный сон.

Впрочем, сном это назвать было сложно. Обожженная душа корчилась в бреду, насылая видения одно причудливей другого.

Друзья и враги, успехи и неудачи, пустяковины, про которые я давно уже и думать забыл, – все это проносилось передо мной, словно жизнь перед глазами сорвавшегося с крыши трубочиста.

Быть может, я тоже сорвался и падаю прямиком в Бездну, просто пока не понимаю этого?

Скоро станет ясно, уже совсем скоро…

Сон – лучшее лекарство, я же очнулся разбитым и уставшим. Потянулся, разминая затекшее тело, хлебнул из глиняного кувшина теплой воды, сплюнул за борт.

Немного полегчало, но лишь немного. Внутри продолжало полыхать незримое пламя, жгучее и злое; корежило меня – будь здоров. Но это с непривычки, это пройдет.

Надеюсь…

Я вылил остатки воды из кувшина себе на голову, вытерся запасной рубахой и достал из кармана часы.

На тех – без четверти полдень.

Слишком рано.

Но торчать на лодке не было уже никаких сил, поэтому я спустился в кубрик, взвалил на плечо дорожный сундук и выволок его на палубу.

– Здесь ждите! – крикнул кормчему, перемахнул на лестницу, легко взбежал по ней и зашагал к тюрьме.

А чего такого? Тащит себе человек сундук и тащит; дело житейское. Да и некому особо по сторонам глазеть: местные обитатели с самого утра за дармовой выпивкой отправились, и окраина совершенно обезлюдела.

Именно поэтому вычислить наших наблюдателей не составило никакого труда.

На крыше ближайшего к тюрьме дома лениво возился заголенный по пояс работник, внизу еще двое парней перебирали снятую черепицу, но перебирали они ее без особого интереса и больше поглядывали по сторонам.

Тут из соседней подворотни вынырнул Хмурый и поманил меня к себе.

– Тишина? – спросил я, проходя в небольшой тенистый дворик, где за накрытым столом скучал Густав Сирлин.

– Тишина, – подтвердил головорез.

Я поставил сундук под лавку, смахнул пот с лица и уточнил:

– Местные против не будут?

– Нет, – уверил меня Хмурый и разлил по кружкам вино.

Выпив, я взял с блюда свежую булку, разломил ее напополам и уселся напротив Густава.

– А Карл где? – спросил у него.

– На корабле, – промолвил Сирлин и замолчал.

Да ничего пояснять и не требовалось, и так все было ясно как белый день.

Я улегся на лавку и уставился в раскинувшуюся над столом крону старого клена.

– Воссоединение семьи прошло не слишком удачно? – спросил, желая поддержать разговор.

– Не начинай лучше, – попросил Густав столь ровным тоном, что поднимать эту тему сразу расхотелось.

– Порошок свой чудодейственный принес? – поинтересовался тогда.

– Да, – буркнул чернокнижник и поднялся из-за стола. Навис надо мной натуральной скалой и нахмурился: – Что с тобой не так, Себастьян?

– Поясни?

– Если бы от тебя не веяло скверной, я бы решил, что какой-то чужак нацепил твое лицо. Но нет, ты – это ты, а ведешь себя насквозь неправильно.

– Насквозь? Насквозь не надо! – Я хохотнул, потер обхвативший запястье черный браслет и закинул ногу на ногу. – Ты просто плохо меня знаешь, Густав, – отшутился, продолжая смотреть в просвечивавшее меж листвы небо.

– Нельзя быть таким упертым!

– И это говорит человек, который проплыл полсвета, чтобы спасти свою дочь? Только не ври, будто никому не мог доверять! Нет, ты просто поступил так, как счел нужным. У тебя были на это свои причины – отлично! Я не против. Просто не лезь ко мне в душу, хорошо?

– Между прочим, твое сумасбродство ставит под удар нас всех!

– Долг платежом красен.

– Как тебя только в детстве не удавили, Себастьян? – в сердцах бросил Густав, опустошил бокал вина и отошел от стола.

Я тихонько рассмеялся, уселся на лавке и спросил Хмурого:

– С катакомбами разобрались?

Головорез достал из кармана серебряный хронометр, откинул крышку с выгравированным на ней морским змеем королевского военного флота Стильга и сообщил:

– Парни спустились час назад. Скоро вернутся.

– А Эдвард?

– С луком на чердаке.

Тогда я окликнул Сирлина:

– Густав, если Эд уберет чернокнижника, как быстро ты возьмешь под контроль тюрьму?

– Быстро, – ответил чернокнижник. – Тревогу никто поднять не успеет, не переживай.

– Уверен?

– Поверь мне, Себастьян, – вздохнул Густав, – разобраться с охраной – наименьшая из наших проблем. Это место не могло не наложить на людей свой отпечаток. Души их тронуты Тьмой, они как распахнутые настежь ворота, как опиумный курильщик в ожидании очередной затяжки. Вот с монастырем и монахами я бы даже связываться не стал.