Горький шоколад - Мария Метлицкая

Ох, откуда тут оптимизм? Когда все и сразу. Одним скопом и кучей – накрыло так уж накрыло!

Походила по комнате, чуть успокоилась. Так, разберем все варианты! Первое: если М. поможет, то все ясно – есть шанс выкарабкаться на поверхность. А там еще подышать, побултыхаться. Продержаться какое-то время. А если нет? А если нет, то все, кранты. Производство закрывать, цеха конопатить. Оборудование продавать за копейки, и то если повезет и кто-то возьмет. Офис, естественно, тоже. Мебель, оргтехнику – все за гроши. Может, кто и возьмет. Ну а дальше? А дальше – продавать дом. Это первое. Ну и какое-то время еще попускать пузыри. А дальше – ждать пенсию, Леля! Хорошую, крепкую пенсию в размере четырнадцати тыщ российских рублей. До этого, правда, еще далеко – шесть лет, дорогая. Можно, конечно, пойти поработать. Кем? Да няней к ребенку – как вариант. В магазин продавцом – если возьмут. Что вы умеете, дорогая Лариса Александровна? Да ничего! Ни стричь, ни печь, ни убирать. Языков не знаете – так, объясниться в магазине, не более того. Ремесла у вас нет, да и поздно учиться. Рисовать не умеете и шить тоже. Только руководить. Да и то, видно, не очень… Талантов у вас нет – так получается? Просто ни одного таланта.

Можно, конечно, обзвонить знакомых и попросить работу. Но так неловко и так противно! Пойдут слухи и разговоры – Незнамова осталась нищей! Сплетни пойдут. Нет, конечно, в активе есть и квартира – хорошая, большая, в приличном месте. Можно продать свои хоромы и перебраться, например, подальше от центра, куда-нибудь в глушь. На выселки, в спальный район. А что тут такого? Живут люди и там. А можно продать квартиру и переехать жить в дом – тоже вариант! Только как содержать этот дом? Да и вообще, уехать за город – значит похоронить себя там навсегда. А если нужно работать, ежедневно ездить в Москву? А все остальное? Лучше не начинать. Лечение мужа – наверняка это еще не конец. Нет, разумеется, лечатся и здесь, в Москве. Конечно же, лечатся. И Катька вернется домой. И может, так будет даже лучше – все вместе, все рядом? Ну в конце концов, не деньги же главное! Ко всему человек привыкает. Да и положение у нее – у них – ничуть не хуже, а даже лучше, чем у многих других! Все так. Но пока у нее еще есть последний шанс – пусть самый малюсенький, хлипкий и ненадежный, – она все же еще постоит за себя. Не сложит лапки – такая натура, что тут поделать. Такое вот воспитание. «Дед, я все поняла! И ты бы меня поддержал! Правда, дед?»

Заревела. Заревела, как первоклассница, получившая первую двойку. Как младшая сестра, получившая от старшего брата обидную и несправедливую затрещину. Как маленькая девочка, сломавшая любимую куклу. Как взрослая дура, короче!

Ревела в голос, смачно, со вкусом, не отказывая себе.

«Сильная женщина плачет у окна», – пела певица.

А через полчаса вытерла слезы, пошла в ванную, умылась и посмотрела на себя в зеркало. «Что, Леля? Совсем расквасилась? Ну все, хорош! Приходи в себя, дорогая! Тебе не положено, знаешь ли! Каждый должен соответствовать положенному имиджу. Значится, так! Парикмахер и косметолог – первым долгом. Вторым – крепкий сон. Здесь – выбирай: или пару рюмок хорошего коньяка, или снотворное. Первое, разумеется, лучше. Дальше – хватит, милая, жрать! Все эти бургеры, кексы, пирожные и макароны. Нахваталась углеводов, а не помогло! Настроение не улучшилось – только морда раздулась. Переходим на овощи и морепродукты – креветки, например, или кальмары.

Ну и берем себя в руки – крепко берем и крепко держим.

И еще – надеемся на хорошее!»

После этого она снова выпила кофе – последняя чашка сегодня, честное слово! – и позвонила парикмахеру и косметологу. Записалась на завтра. А чуть подумав, набрала номер приятельницы Ксюши, у той свое риелторское агентство. Так, на всякий случай – просто поговорить. Ксюша не из болтливых – сплетни не пойдут. Та, как всегда, была деловита и, кажется, озабочена:

– Дом? В смысле – твой? Ох, Леля! Забудь! Стоит все! Все, что стоять не должно. – Ксюша усмехнулась. – Город – еще кое-как. Хотя тоже жесть. А уж про загородку я вообще молчу! Ни-че-го! Понимаешь, совсем ничего! За полцены не отдашь! А что, все так хреново, да, Лель? – участливо спросила она и добавила: – Как я тебя понимаю…

Дом. Как Леля любила свой дом! Как долго выбирала участок! Как тщательно продумывала проект и ремонт, меняла архитекторов и рабочих. Как по ночам часами просиживала в интернете и листала журналы – мечтала, что этот дом будет настоящим семейным гнездом: муж, дочь, а потом зять и внуки. Продумала комнаты для внуков – детские комнаты. Мальчику – в бежевых тонах, девочке – в светло-сиреневых. Никакого розового и голубого! Мебель, правда, не покупала – всему свое время. Не советские дефицитные времена – все есть, еще успеется. Но муж дом не полюбил – почему? Непонятно. Может, опять потому, что снова ОНА? Снова сама? Ездил туда неохотно – после долгих уговоров: «Я, Леля, человек городской. Урбанист. Все эти твои лютики-цветочки, камины и комары меня не прельщают, уж не обессудь!»

Обидно было все это слышать. Обидно было каждый раз его уговаривать. Обидно было строить из себя дурочку: «Ах, какая бабочка, Вить! А какая розочка распустилась!»

Он всегда делал ей одолжение. Всегда и во всем, и это было самое обидное и противное.

И дочери этот дом уже тоже не нужен. Где Катька и где он, их дом? Вот как сложилось.

А она сама? Как она этим домом гордилась – сама подняла! Обожала выйти из машины, глубоко вздохнуть и задержать дыхание: «Какой же здесь воздух!»

Обожала обвести взглядом участок – зелень изумрудной травы успокаивала глаза и душу почти моментально. От запахов свежести и цветов кружилась голова. Она трогала цветки жасмина и сирени, подносила их к лицу и закрывала глаза от блаженства и счастья. А босыми ногами по влажной траве? Только постриженной, еще колкой. А ночью, когда в открытом настежь окне все эти немыслимые запахи жизни, перемешанные со звуками леса? Гулкое оханье и кряхтенье совы, однотонный, размеренный и глухой зов кукушки? И яркие, переливчатые, звонкие песни рассветных пичуг. А еще звук дождя по крыше и подоконнику – вот сейчас отложу книжку, закрою глаза, и будет мне