Горький шоколад - Мария Метлицкая

ты это знаешь. Дуся жила как царица. Ни в чем ее не обманул! Только любви от этого у нее ко мне не прибавилось. И это ты знаешь. Хотя думаю, что она вообще была человеком прохладным – из всех своих близких яростно любила только сына. Да и того погубила – любовью своей сумасшедшей. – Дед замолчал.

Дед, дед… Ох, дед! На полчаса бы тебя, хотя бы на полчаса! Прижаться к тебе, вдохнуть запах твоего «Беломора» и тут же успокоиться, прийти в себя. Перестать бояться, раз ты рядом. Услышать твой дребезжащий, скрипучий смех, увидеть слезинку, катящуюся из старческих, слезящихся глаз, и выслушать то, что ты скажешь. Внимательно выслушать, ни разу не перебив. Потому что скажешь ты именно то, чего я так жду. Что я так хочу услышать. Что мне просто необходимо услышать! Чтобы просто… продолжить жить.

И еще – рассмеяться: «А я ведь тоже мужик, дед! Случилось именно то, чего ты боялся! Не смотри на мою внешнюю хрупкость. Так получилось – мужик!»

День Леля провела замечательно: шлялась по торговому центру, как праздная жена богатого человека, а не замороченная проблемами хозяйка большого бизнеса.

Даже позволила себе кое-что – так, пустяки, но пустяки довольно приятные: пару чудесных вязаных тапочек, новую теплую пижамку с Санта-Клаусом (совсем одурела, если по правде). Кое-что из косметики и какое-то глупое и дешевое украшение на Новый год – серебряный конек-салазка с камешками Сваровски. «Ладно, – решила, – конька отдам Юлечке, пусть порадуется».

Ну и кофе выпила, разумеется, и слово не сдержала. Съела большой кусок сладкого пирога – вишни, орехи и взбитые сливки. Стыдно, но вкусно!

Зато из магазина вышла не просто довольная и отдохнувшая, а очень довольная и отдохнувшая! Хотя ноги, конечно, горели – прямо в машине хотелось скинуть модные узкие итальянские ботиночки и влезть в новые теплые тапки.

Вечером дома поняла – ждать звонка бесполезно. Вздохнула и позвонила сама.

Галочка, как всегда, отчиталась и передала трубку Виктору. Голос у него был вялым и недовольным.

– Да, все нормально, если все это можно вообще считать нормальным! – раздраженно ответил он. – Погода испортилась, и мы не гуляли. Воздух и балкон? Да черт с ними, с воздухом и балконом! Ага, «необходим», – передразнил он ее. – Ем? Да нормально! Какая разница что? – Снова укор и раздражение. – И вообще, когда ты приедешь? Тебе не кажется, что все слегка затянулось?

И снова не помогали уговоры:

– Витенька, подожди! Все понимаю – тебе надоело. И мне надоело. И все-таки наберись терпения! Самое главное – покой и распорядок! А это, думаю, у тебя есть! Думай о хорошем – скоро Новый год, и мы будем вместе и дома!

Вот это разозлило его больше всего:

– Новый год? А где буду я? В этот твой Новый год? Здесь, у… – Он осекся. – Да и плевать мне на праздники и на Новый год в том числе! Я домой хочу, понимаешь? Ты-то дома, в Москве! В своей квартире! И похоже, сюда не торопишься!

Обидно? Конечно, обидно! Так обидно, что подступили слезы. Но Леля взяла себя в руки и снова принялась утешать, увещевать, уговаривать, как малого обиженного ребенка. Снова «потерпи», снова «все самое страшное уже позади, скоро мы будем дома, все вместе, семья!».

Говорила и… Нет, верила, конечно! Только запнулась при слове «семья». Не было уже семьи, не было. А вообще она была? Да, наверное, да!

Хотелось бы верить. Иначе грустно совсем.

– Господи! Да, конечно, я бы приехала, прибежала, прилетела в ту же минуту, как только смогла! Неужели ты сомневаешься? Витя, милый! Ты поверь – мне тоже непросто. И надо закончить дела. Важные очень. Иначе… Грузить тебя не буду, но ты уж поверь!

* * *

Во вторник ровно в восемь ее машина подъехала к офису на Покровке.

Это было здание старого купеческого особняка – двухэтажное, с флигелем, нарядным портиком, солидным входом. Перед входом – милый садик с голубыми елками, наверняка посаженными не так давно. Раньше – скорее всего, при прежнем хозяине – здесь стояли не елки, дерево бесполезное, хоть и красивое, а пышные яблони или вишни.

Будка охранника у кованого забора – документы проверил, сухо и молча кивнул.

Да, дом впечатлял! Нет, не роскошью – обычный, крепкий купеческий дом. Подумала про аренду. Точнее – про ее стоимость. А если в собственности? Ну тогда вообще! Хотя положение М. это вполне позволяло.

Вторая охрана в здании, в холле. Все солидно, без дураков – мебель, ковры, деревянные панели на стенах. Мраморная лестница, чугунные перила. Запах уверенности, мощи и денег – очень приличных денег.

Проводили на второй этаж: Георгий Валерьевич вас ожидает!

Перед личным кабинетом еще одна секретарская. Напротив друг друга стоят два стола, за ними сидят красны девицы – одна лучше другой. Все как положено: блондинка и брюнетка. Похожие, словно сестры разной окраски. Мягко улыбнулись, глянули на часы – моментально и автоматически, одновременно.

«Интересно, – подумала Леля, – а спит он с ними по очереди? Светлая, темная… Зебра! Белый шоколад, темный шоколад. Под настроение. Конечно же, спит! Жалко ведь пропускать такую вот красоту! Жалко и несправедливо».

Поднялась блондинка. Очаровательно улыбаясь, плавным жестом изящной руки (кстати, без длинных и хищных ногтей, что говорило о хорошем вкусе) пригласила войти в кабинет, услужливо, но с достоинством распахнув перед ней тяжелую деревянную старинную дверь.

– Георгий Валерьевич! К вам госпожа Незнамова!

Сам сидел за столом.

Первое, что пришло в голову: хорош! Да как – просто картинка из западного журнала. Такой американский сенатор из клана, допустим, Кеннеди – высок, строен, поджар. Легкий загар на красивом лице. Яркие голубые глаза смотрят внимательно и вполне доброжелательно. Небольшая седина на висках – не седина, так, благородное серебро. Руки. Конечно, руки! Женщина всегда смотрит на руки. Здесь тоже все было как надо – длинные пальцы, аккуратный маникюр, бесцветный лак. Узкое – почти незаметное – обручальное кольцо, белый металл, скорее всего, платина. Ну, и костюм – темно-синий, под глаза. И голубая, в мелкую, совсем мелкую полоску, сорочка. Все про себя знает – голубое к лицу.

Впрочем, при такой природе можно и не «украшаться» – хорош и так!

Его легко представить и в теннисном костюме, и в светлых шортах, и в джинсах – такую природу трудно испортить.

На столе – фотографии. Две. На одной – трое детей. Две девочки, мальчик. Хорошенькие, совершенно «картинные» и счастливые дети. На другой – женщина. Молодая, ухоженная, но – видно – за сорок. Гладкое, красивое