Тайная дипломатия Кремля - Леонид Млечин

Разговаривая с Молотовым, Рузвельт говорил, что после войны останутся четыре «полицейских», которые будут следить за остальными странами: Англия, США, Советский Союз и Китай. К Франции Рузвельт относился презрительно. Этим четырем странам только и будет позволено иметь оружие. Рузвельт вообще плохо понимал, что происходит в СССР. Неисправимый оптимист, он, видимо, надеялся на то, что в Восточной Европе состоятся свободные выборы. Черчилль лучше разбирался в том, что происходит в Советском Союзе, но он понимал, что ничего не в состоянии поделать. Он уже понял принцип советской дипломатии: то, что стало нашим, должно оставаться нашим, остального можно добиться путем переговоров.

В Сталине Рузвельт видел партнера в сохранении послевоенного мира. Если бы он убедился в том, что Сталин не тот, каким он себе его представлял, Рузвельт стал бы его противником. Но Рузвельт умер 12 апреля 1941 года, не дожив месяца до окончания войны. Новым президентом стал Гарри Трумэн, не питавший добрых чувств ни к Сталину, ни к советскому режиму.

Смерть Рузвельта встревожила Сталина: хорошо знакомого и в чем-то близкого ему по духу президента сменил неизвестный человек, о котором было известно только то, что он в 1941 году сказал, что лучше всего было бы предоставить большевикам и нацистам возможность уничтожать друг друга.

На первой же беседе с Молотовым Трумэн просил передать Сталину недовольство политикой русских. Молотов сказал, что с ним так еще никто не разговаривал. Трумэн ответил: «Выполняйте подписанные вами соглашения, и с вами так не будут разговаривать».

В Москве решили, что сменилась американская политика, в то время как сменился лишь стиль политики. Условиями вступления в войну с Японией Сталин выдвигал: возвращение России всех прав, утраченных в Русско-японской войне 1904–1905 годов, восстановление в Порт-Артуре военной базы, а также передачу Советскому Союзу права управлять Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железными дорогами.

Летом 1945 года в Москву приехала китайская делегация. Китайцам не хотелось иметь советскую военную базу на своей территории. Сталин говорил китайцам, что ему все это нужно только для того, чтобы в будущем держать в руках Японию: «Япония не будет разорена, даже если она подпишет безоговорочную капитуляцию. После Версаля думали, что Германия не поднимется. Прошло 15–20 лет, и она восстановилась. Нечто подобное случится и с Японией, даже если ее поставят на колени».

Он объяснял, почему Советскому Союзу нужны Курильские острова и военные базы на океане: «Мы закрыты. У нашего флота нет выхода в Тихий океан. Нужно сделать Японию уязвимой со всех сторон: с севера, запада, юга и востока. И нам нужны Дальний и Порт-Артур на тридцать лет — на случай, если Япония восстановит свои силы. Мы могли бы ударить по ней оттуда».

Рузвельт принял все условия Сталина и взялся убедить Китай пойти навстречу Москве. Но к лету 1945 года заинтересованности в советском участии в войне поубавилось, а с созданием атомной бомбы она и практически исчезла. Сталин это словно чувствовал и торопил военных, опасаясь, что Япония капитулирует раньше, чем он вступит в войну.

16 августа, когда японцы прекратили сопротивление, Сталин написал Трумэну, что разумно было бы советским войскам принять капитуляцию японских войск на севере острова Хоккайдо. Но Трумэн, видимо, догадываясь, что эта территория навсегда окажется под советским контролем, отказал Сталину.

22 августа главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке маршал Василевский вынужден был отменить уже подготовленную операцию по высадке советских войск на Хоккайдо. Американский президент вообще отказался делить Японию на оккупационные зоны, как это произошло в Германии. Хотя по первоначальному плану предполагалось передать северную часть Японии под контроль советских войск. Даже Токио собирались поделить на четыре сектора: американский, английский, китайский и советский. Таким образом, сталинская идея поделить Японию и создать на части ее территории некую Японскую народно-демократическую республику рухнула.

Югослава Милована Джиласа, в знак особого доверия, повезли к Сталину на дачу. Джилас осознал значение ночных сталинских посиделок: «Такой ужин обычно длился до шести часов и более — от десяти вечера до четырех-пяти утра. Ели и пили не спеша, под непринужденный разговор, который от шуток и анекдотов переходил на самые серьезные политические и даже философские темы. На этих ужинах в неофициальной обстановке приобретала свой подлинный облик значительная часть советской политики. Они же были и наиболее частым и самым подходящим видом развлечения и единственной роскошью в однообразной и угрюмой жизни Сталина».

Джиласа многое смутило на сталинской даче. И то, что всех заставляли много пить, и полное отсутствие воспитания у советского руководства. В своих воспоминаниях Джилас не без брезгливости писал, как на сталинской даче они с Молотовым одновременно прошли в туалет. И уже на ходу Молотов стал расстегивать брюки, комментируя свои действия словами: «Это мы называем разгрузкой перед нагрузкой!» Джиласа, родом из деревни, участвовавшего в партизанском движении, такая простота нравов сильно смутила.

В какой-то момент ужина Сталин встал, подтянул брюки, как бы готовясь к борьбе или кулачному спору, и почти в упоении воскликнул: «Война скоро кончится, через 15–20 лет мы оправимся, а затем — снова!»

«Что-то жуткое было в его словах, — писал Милован Джилас, — ведь ужасная война еще продолжалась…»

Весной 1945 года Молотов сообщил своим подчиненным в наркомате, что надо расторгнуть договор о дружбе и нейтралитете с Турцией, подписанный Чичериным в декабре 1925 года. Договор был денонсирован 19 марта. Сталин и Молотов вновь предъявили претензии на то, что они пытались с помощью Гитлера получить еще до войны. Они требовали от Турции передать Советскому Союзу земли, от которых он отказался по Договору о дружбе и братстве 1921 года, и предоставить советским вооруженным силам контроль над проливами Босфор и Дарданеллы. Это открывало Черноморскому флоту свободный выход в Средиземное море.

В январе 1947 года Сталин собрал у себя совещание по военному судостроению, на котором сказал: «Хорошо бы иметь в Черном море два тяжелых крейсера с 12-дюймовыми пушками. Тогда турки дрожали бы еще больше, чем сейчас».

Молотов рассказывал Феликсу Чуеву: «Сталин немножко стал зазнаваться, и мне во внешней политике приходилось требовать то, что Милюков требовал, — Дарданеллы!»

Сталин говорил Молотову:

— Давай нажимай! В порядке совместного владения.

Молотов пытался возражать:

— Не дадут.

— А ты потребуй!

Сталину привезли на дачу карту Советского Союза, он приколол ее кнопками на стену:

— Посмотрим, что у нас получилось… На севере у нас все в порядке, нормально. Финляндия перед нами очень провинилась, и мы отодвинули границу от Ленинграда. Прибалтика — это исконно русские земли! — снова наша. Белорусы у нас теперь все вместе живут, украинцы — вместе, молдаване — вместе. На Западе нормально.