Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг

а мальчик, спавший по ночам на тростниковой циновке в вестибюле, все еще разговаривал с собакой, которая от него не отходила. Именно поэтому собака не услышала, как Нэнси забралась по лозе на второй этаж – на балкон Даруваллы. Укол прокаина уже перестал оказывать обезболивающее действие, и рана ее пульсировала; но хоть закричи Нэнси от боли и опрокинь мебель, ей все равно не удалось бы разбудить доктора Даруваллу.

Обед доктора был уже здесь описан. Было бы излишним снабжать подобными же деталями ужин доктора; достаточно сказать, что он заменил рыбу на свиное виндалу, далее он отведал рагу из свинины под названием «сорпотел», которое включает печень свиньи, обильно приправленную фруктовым уксусом. Тем не менее в его тяжелом дыхании доминировал аромат вяленого утенка с финиками, а его храп отдавал резкими всплесками перегара от сухого красного вина, о котором он глубоко пожалеет утром. Ему придется приложиться к пиву. Джулия благодарила Бога, что доктор Дарувалла вызвался спать в гамаке на балконе, где только Аравийскому морю, а также ящерицам и насекомым, которых были легионы в ночное время, досаждали бы шумные ветры, испускаемые доктором. Джулия также желала отдохнуть от страстей, вызываемых мастерством мистера Джеймса Солтера. На данный момент личные домыслы относительно дилдо уехавшей хиппи остудили ее сексуальный пыл.

Что касается жизни насекомых и ящериц, которые лезли на противомоскитную сетку, охранявшую в гамаке ангелоподобного доктора, то казалось, что гекконы и москиты очарованы и музыкой доктора, и его испарениями. Доктор как раз принял ванну перед сном, и его пухлое бледно-коричневое тело было повсюду присыпано пудрой «Кутикура» – от шеи до пальцев ног и между ними. Его тщательно выбритые щеки и шея благоухали, освеженные мощным вяжущим лимонным лосьоном. Он даже сбрил усы, оставив лишь небольшой пук бороды на подбородке; его лицо было почти таким же гладким, как у ребенка. Доктор Дарувалла был настолько чист и от него пахло так замечательно, что Нэнси показалось – только противомоскитная сетка не позволяла гекконам и москитам слопать его.

В стадии глубокого сна Фарруху казалось, что он умер и похоронен где-то в Китае, и доктору снилось, что его самые истовые почитатели выкапывают его тело, чтобы подтвердить свою догадку. Доктору хотелось, чтобы они оставили его в покое, потому что он чувствовал, что обрел мир. На самом деле он в своем гамаке просто впал в ступор от переедания, не говоря уже о последствиях винопития. Видеть во сне, что он стал жертвой могильщиков, – это, несомненно, свидетельствовало о том, что доктор позволил себе лишнее.

Так что, если даже мое тело нетленно, снилось ему, пожалуйста, просто оставьте его в покое!

Тем временем Нэнси нашла то, что искала, – в пепельнице, оставив пятнышко засохшей крови, лежал осколок стекла в форме полумесяца. Взяв его, она услышала, как доктор Дарувалла воскликнул: «Оставьте меня в Китае!» Доктор стал сучить ногами, и Нэнси увидела, как одна из его прекрасных стоп цвета коричневатой яичной скорлупы высунулась из-под противомоскитной сетки и повисла снаружи – голая и беззащитная перед ужасным ликом ночи. При этом гекконы бросились врассыпную, а москиты, наоборот, заклубились над ней.

Так, подумала Нэнси. Ведь доктор помог ей, верно? Она стояла замерев, пока не убедилась, что доктор Дарувалла крепко спит; она не хотела будить его, но ей было трудно не отдать должное его великолепной ноге, этой невольной жертве стихий. Нэнси испытывала искушение благополучно вернуть ногу Фарруха под противомоскитную сетку, но новообретенный ею здравый смысл убедил ее не рисковать. Она спустилась по лозе с балкона во внутренний двор, для чего потребовались обе руки, так что осколок стекла пришлось аккуратно держать в зубах, чтобы не порезать язык и губы. Хромая, она направилась по темной дороге в Калангут и по пути выбросила осколок. Он упал в густую рощу пальм, где и потерялся без звука – точно так же, как была потеряна без свидетелей невинность Нэнси.

Не тот палец

Нэнси повезло вовремя уйти из отеля «Бардез». Она так и не узнала, что там жил Рахул, а Рахул не узнал, что Нэнси была пациенткой доктора Даруваллы. Нэнси чрезвычайно повезло, поскольку той же ночью Рахул тоже забирался по лозе на балкон к Дарувалле. Нэнси появилась и исчезла, а когда Рахул возник на балконе, бедная нога доктора Даруваллы все еще была уязвима для ночных хищников.

Рахул сам явился как хищник. Он узнал от наивных дочерей доктора Даруваллы, что Джон Д. обычно спит в гамаке на балконе, и залез на балкон, чтобы соблазнить Джона Д. Возможно, кому-то было бы интересно поразмышлять над тем, удалось ли бы Рахулу соблазнить прекрасного молодого человека, но Джону Д. не довелось пройти этот тест, поскольку в эту беспокойную ночь в его гамаке спал доктор Дарувалла.

В темноте – не говоря уже о том, что он был ослеплен собственным неуемным желанием, – Рахул совершил ошибку. Спящее под противомоскитной сеткой тело источало приятный аромат. А на цвет кожи, видимо, как-то влиял лунный свет. Возможно, только благодаря лунному свету Рахулу показалось, что Джон отрастил маленькую бородку. Что же касается пальцев высунутой ноги доктора, то они были крошечными и безволосыми, и сама стопа маленькой, как у юной девушки. Рахул нашел, что подошва стопы умилительно мягкая и мясистая, и представил себе, что у подошвы невинный розовый цвет по сравнению с гладкой смуглой лодыжкой.

Рахул опустился на колени перед маленькой стопой доктора. Он погладил ее своей крупной рукой, потерся щекой о свежепахнущие пальцы ноги. Разумеется, его бы ошарашило, если бы доктор Дарувалла воскликнул: «Но я не хочу быть чудом!»

Дарувалле снилось, что он – Франциск Ксаверий, которого выкопали из могилы и привезли, вопреки его воле, в храм Милосердного Иисуса в Гоа. А точнее, ему снилось, будто он – чудом сохранившееся тело Франциска Ксаверия и все, что с ним хотят сделать, также против его воли. Но несмотря на весь ужас происходящего, Фаррух во сне не мог озвучить свои страхи – он настолько перегрузил себя пищей и вином, что был вынужден страдать молча, пусть даже предвидел, что какой-то сумасшедший паломник вот-вот откусит его палец. В конце концов, эта история была ему известна.

Рахул провел языком по подошве ароматной стопы доктора, крепко отдающей пудрой «Кутикура» и чуть-чуть чесноком. Поскольку нога доктора Даруваллы оказалась единственной его частью, не защищенной сеткой, то Рахул мог выказать свое необоримое влечение к великолепному Джону Д. только тем, чтобы поместить в свой теплый рот большой палец правой стопы, принадлежащей якобы