Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны - Язон Туманов

В это время по трапу, ведущему на полуют, поднялась новая фигура и, подойдя к беседующим, присела на ближайший кнехт, медная облицовка которого блестела в косых лучах заходящего солнца как червонное золото. Это был незадолго перед тем назначенный на корабль и прибывший из России лейтенант Чириков.

– Уф, ну и жара, – сказал он, вытирая влажный лоб, – ни в каюте, ни в кают-компании просто невозможно сидеть…

Не получая ниоткуда отклика на свое замечание, ибо тема явно была исчерпана, он стал задумчиво смотреть на берег. Неподалеку, слева за кормой, видно было на набережной большое кафе. Под широким навесом из полосатой материи, во всю ширину тротуара, перед кафе стояли небольшие, круглые, мраморные столики. Посетители, скинув бесцеремонно пиджаки и накинув их на спинки своих стульев, пили пиво, тянули через соломинку какие-то напитки и что-то ели из маленьких вазочек.

– Что это грекосы лопают из этих вазочек? – спросил Чириков, указывая на террасу кафе.

Ревизор обернулся вполоборота и, взглянув по тому направлению, куда указывал Чириков, ответил:

– Самое обыкновенное мороженое.

Чириков облизал пересохшие губы.

– А недурно было бы, пожалуй, съесть сейчас мороженого, – сказал он.

– Кто же вам мешает! – заметил артиллерист: – Пошлите вестового, и он вам принесет сколько хотите.

– Да нет, пожалуй, лучше будет сходить самому, – нерешительно сказал Чириков, – а то, пока вестовой его донесет, оно наполовину растает, да и пыли много на улице. Кстати, как по-гречески будет мороженое?

– Мороженое по-гречески будет – мунома, – лениво бросил артиллерист. – Я вам советую записать на бумаге, а то забудете.

– Пожалуй, действительно лучше будет записать, – согласился Чириков: – слово-то какое трудное и несуразное. Как вы говорите? Мунома? – И, вынув записную книжку, он старательно вывел русскими буквами сказанное ему слово.

Спустившись в кают-компанию, Чириков подошел к старшему офицеру, игравшему с судовым врачом в трик-трак.

– Разрешите на берег, Валериан Иванович.

– Куда это вы собрались в такое пекло? Неужели в Афины? – спросил, вынув изо рта сигару, старший офицер.

– Да нет, я ненадолго, в ближайшее кафе. Захотелось поесть мороженого.

– А, ну это дело другое. Валяйте с Богом. – И старший офицер вновь сунул сигару в рот и кинул кости.

Чириков отправился вниз, в каюту, чтобы заменить военный китель штатским пиджаком, и через несколько минут уже спускался по сходне на берег, постукивая по настилу тросточкой.

На террасе кафе он занял ближайший к краю столик, и, почтительно наклонившемуся перед ним лакею, узнавшему в нем русского офицера, коротко бросил:

– Munoma.

На лбу слуги приподнялись удивленно брови, и он, отойдя от Чирикова, подошел к соседнему столику, где, получив заказ, стремительно кинулся внутрь кафе, оттуда появился через некоторое время, неся на подносе ассортимент прохладительных напитков. Никакого мороженого на подносе не было, и слуга прошел мимо Чирикова, не удостоив его даже взглядом. Вошел еще один посетитель, с мальчишкой лет десяти, и занял столик неподалеку от Чирикова, он заказал что-то подошедшему к нему тому же лакею, и через некоторое время тот увидел, как перед только что пришедшим посетителем была поставлена пузатая кружка пива, а перед мальчиком – вазочка с двумя аппетитными горками мороженого: одно было розового цвета, другое – шоколадного.

Чириков сердито постучал тросточкой по мрамору столика и вновь подбежавшему тому же самому лакею сказал внушительно и строго:

– Munoma!

Лакей, пожав плечами, спросил его о чем-то по-гречески, и, услышав вновь неизменное «Munoma», отошел.

Чириков, вооружившись терпением, прождал еще минуть десять, но когда все тот же слуга принес соседнему мальчику вторую вазочку с мороженым, а сопровождавшему его господину вторую кружка пива, терпение его лопнуло и он так сильно застучал тросточкой по столику, что посетители, сидевшие в кафе, повернули с удивлением головы в его сторону. Подходивший к нему уже дважды слуга на этот раз, вместо того чтобы направиться к нему, повернул обратно, во внутрь кафе. Это взбесило Чирикова окончательно. Он громко и не стесняясь выругался по-русски и принялся стучать по столику еще оглушительнее.

Вскоре из внутреннего помещения кафе появился все тот же слуга в сопровождении какого-то солидного и прилично одетого господина, и, на этот раз направился уже прямо к Чирикову. Подойдя к нему, он пропустил вперед сопровождавшего его господина, сказав ему что-то по-гречески.

– Вы чем-то недовольны, господин офицер? – спросил довольно чистым русским языком солидный господин.

– Совершенно верно. – Чириков обрадовался, что может излить перед кем-то свое негодование. – Трудно быть довольным, когда приходишь в кафе и в течении получаса не можешь получить заказанного, тогда как видишь, что все другие посетители немедленно получают все, что требуют.

– Что же вы потребовали?

– А вы спросите этого слугу. – Чириков показал на стоявшего тут же лакея, с удивлением и даже некоторым страхом глазеющего на рассвирепевшего клиента. Переводчик спросил что-то, по-гречески, лакея, в ответе которого Чириков расслышал хорошо знакомое ему слово «munoma».

– Ho лакей говорит, что вы ему ничего не заказывали, – повернулся вновь к нему переводчик.

Начавший было успокаиваться Чириков вновь вскипел негодованием.

– Ну, это же верх наглости! – вскочил он: – Скажите ему, что он лжец и обманщик! Я же не один раз, а дважды заказывал ему мороженое!

Лицо посредника выразило глубочайшее недоумение. На соседних столиках посетители с интересом наблюдали происходящее, и кое-кто дажеподошел к спорящим. Переводчик вновь обратился с каким-то вопросом к лакею, и, в ответ этого, Чириков снова услышал знакомое слово – munoma.

– Да вот же, он сам говорит, что я ему заказывал munoma!

– Ах, так вы ему заказывали munoma?

– Ну, ясно, я же вам говорил, что я ему заказывал мороженное!

– А вы знаете, что значит по-гречески – munoma?

– Ну, конечно: munoma, это – мороженное.

– Нет, сударь, munoma – это по-гречески – ничего. Очевидно, кто-то над вами подшутил, сказав, что мороженное по-гречески – munoma, и вы напрасно сердитесь на ни в чем не повинного лакея. Он дважды подходил к вам, и на его вопрос – что вам угодно, вы ему ответили, оба раза, – ничего.

Чириков слушал его с растерянным видом, и, когда тот кончил свою реплику, продолжал молча смотреть то на него, то на лакея, не зная что сказать. Кто-то из сгрудившихся вокруг них посетителей, ничего не понимавших из их разговора по-русски, обратился к переводчику, прося рассказать, в чем дело, и, к великому ужасу Чирикова, тот начал подробно излагать происшедшее. Когда он кончил, вокруг бедного Чирикова поднялся хохот. Смеялся лакей, смеялся любезный переводчик, смеялся даже мальчик, успевший съесть две порции мороженого. Красный как рак Чириков поднялся и стал рыться в кошельке, чтобы дать на чай напрасно обиженному лакею.