Восточная стратегия. Родом из ВДВ - Валентин Бадрак

Интересно, зачем им эта война? Чтобы подняться в своих собственных глазах?! Рассказывать девушкам и родне о выпавших на их долю испытаниях?! О том, что ходили на боевые выходы?! «Тьфу, как мелко», – в сердцах подумал комбат. Ну хорошо, они – офицеры, знают, зачем пришли в армию. Им надо двигаться по службе, если повезет, до генералов дослуживаться. И сам он записался не потому, что так уж хотел пострелять в живых людей, а потому, что раз уж приехал служить в самое гиблое место во всех ВДВ, то должен до конца по краю идти, стремиться к запредельному риску! Чтобы максимально успешно исполнить роль канатоходца, получив взамен новые возможности. А им, этим временным солдатам удачи, зачем идти в нелегальные диверсанты и пробовать зубы на крепость?! А может быть, это мы, люди, придумываем для себя разные отговорки, занимаемся тихим самообманом ради того, чтобы скрыть свое тайное, животное стремление к крови?! Игорь ужаснулся обжегшей его неожиданной мысли… И командир батальона сказал солдатам несколько хрестоматийных слов, которые мог бы и не произносить…

Игорь подошел к офицерам, которым говорить ничего не стал. Только заглянул в глаза. Командир роты старший лейтенант Жук. Командир взвода лейтенант Измайловец. Документы сданы, признаки знаков различия уничтожены. В глазах – напряженное ожидание, решимость и все тот же блеск мальчишеской мечтательности. Десантники…

– По местам!

5

Щедрый Мансур позаботился накрыть стол – для боевых друзей, как он выразился. Угощения были просты, не изысканны и небрежно, очевидно на скорую руку, расставлены на грубой деревянной поверхности стола, желтыми разводами напоминавшей о былых полевых посиделках. К удивлению Игоря, кроме троих офицеров-десантников рядом оказались еще несколько горцев с колючими взглядами, также облаченных в камуфляж. И среди них он неожиданно рассмотрел своего ночного гостя Умара. Когда глаза их встретились, чеченец едва различимо кивнул ему в знак приветствия. Было неясно, чем вызвана скупость его жестов – природной сдержанностью или намеренным желанием не делать из их первой встречи истории, вообще не сближаться. И все-таки взгляд его несколько смягчился, превратившись из кинжально-острого в просто твердый, непрошибаемый, как стена. Старший лейтенант Дидусь отвернулся, а в голове между тем пронеслось: как-то не по-нашему, не по-русски, без объятий и похлопывания по спине. Когда же разлили чачу, внесли пряные хачапури и остро пахнущие шашлыки из баранины, Мансур на правах хозяина поднял до краев наполненный стакан.

– Тут, на этом перекрестке, совпали интересы России и маленького, но гордого абхазского народа. Многим народам Кавказа небезразлично будущее Абхазии. Даже за этим скромным столом собрались вместе русские, абхазцы, чеченцы. И это очень символично. Давайте выпьем за крепость дружбы! За независимость Абхазии и руку помощи братьев-россиян и братьев-чеченцев!

Игорь смотрел на этого человека в камуфляже и не верил своим глазам. Как же не похож он был на диверсанта, ему, скорее, подошла бы роль комсомольско-партийного агитатора. Да и на коренного абхазца он походил как-то мало – и внешностью, и манерами. Слишком гибкий, неуловимый, с повадками столичного интеллигента, которому явно жмут военные ботинки. Он в них, как на ходулях… Игорь поймал себя на мысли, что не чувствует к этому человеку симпатии, хотя бы даже такой, как к угрюмому Умару. Уж больно скользкий и скрытный, совсем неясно, что кроется в его душе.

Все отхлебнули. Офицеры молча отведали сочной, отменно приготовленной и тщательно приправленной баранины.

– Ну что, Шамиль, скажешь доброе слово? – обратился Мансур к Умару.

Игорь невольно вздрогнул: почему Шамиль? Что тут за система кодов и символов, и что стоит за людьми с двойными именами? Недомолвки вызывали в нем неприятное раздражение. Игорь привык контролировать ситуацию, оставаясь ее хозяином; здесь же все решалось по каким-то иным, неведомым ему принципам хорошо скрываемого лидерства – независимо от званий и должностей, в обход способностей взять на себя бремя ответственности и риска.

Что-то отдаленно напоминающее улыбку или усмешку на одно мгновение тронуло губы Умара. Но тут же лицо его приняло невозмутимый вид. Игорь не мог не поражаться тому, насколько чеченцы отличаются от грузин или абхазцев. Первые бесстрастны и холодны, как индейцы из романов Фенимора Купера, тогда как вторые любое слово подкрепляют жестом, как будто подтверждая, что сказанное соответствует действительности.

– Ты прав, Мансур. От тех, с кем будем плечо к плечу на операциях, нет смысла что-либо скрывать. Тем более свое имя, которое после этой войны… – Хмурый чеченец чеканил слова, твердо глядя на собеседника, и только по акценту можно было угадать его внутреннее напряжение. – Но это неважно… Мы не зря сюда приехали, это скоро все поймут… На войне за нами не заржавеет… Ну, за доверие…

Умар, или теперь уже Шамиль, поднял свой стакан, взглянув опять на Игоря. «Одержимый человек, – оценил его Игорь. – Отмороженный, говорили про таких на родине в Межириче. В том смысле, что непредсказуемый, готовый повести себя по-любому». Игорь, глядя прямо в глаза Шамилю, сделал ответный жест, как бы кивок наполненным стаканом, подумав, что люди, подобные ему, как правило, живут на грани возможного и невозможного. Такой же дружественный жест машинально сделали его офицеры, у которых вместо стаканов были наполнены чачей солдатские жестяные кружки. Потом пили еще и еще. И сытно, по-солдатски, ели. Из разных тарелок, не обращая внимания на сумбурную, полупоходную сервировку. К удивлению Игоря, почти не разговаривая друг с другом. Чеченцы казались высокомерными и надменными, в их обществе абхазцы и привыкшие к задушевной беседе во время застолья российские офицеры вели себя неестественно сдержанно. Игорю тоже было неуютно, несмотря на гостеприимность Мансура.

В заключение Дидусь сказал несколько фраз, очень хороший, но емкий тост – в армии не любят лишних слов и тем более философских аккордов. Все должно быть предельно просто и ясно.

Возвращаясь в расположение батальона Игорь задумался. Неужели пришла настоящая война? Как Афганистан… Ведь предупреждали же в училище: ребята, каждый из вас непременно познает войну… если захочет. И вот он притянул свою войну, или это она притянула его? Но это уже не столь важно. Главное: в его жизни это, кажется, случилось. Ну и пусть! Так даже лучше…

6

В ноябре абхазцы решились на наступление, которое, несмотря на тщательную проработку, тут же захлебнулось в пенистых волнах яростного сопротивления неожиданно хорошо подготовленных грузинских формирований. Теряя десятки людей, атакующие, словно направляемые Люцифером демоны, барахтались в совершенно некстати выпавшем снегу. Они механически и фатально рвались вперед, а затем, точно подавившись бисквитом из минных осколков и пуль, ошеломленные, откатывались назад, и многочисленные черные трупы в безумных позах оставались застывшими силуэтами в снегу на грузинской стороне. Грузины же как будто все предвидели и всякий раз оказывались наготове.

С каждым днем это заколдованное войной пространство все больше тонуло в потоках крови и покрывалось зловонной коркой скверны. Игорь Николаевич, усилием воли сдерживая нетерпение ввязаться в драку, со стороны наблюдал за борьбой противостоящих сторон. Он в самом деле не испытывал никаких чувств ни к одной из них, воспринимая происходящее исключительно сквозь призму военного приказа. Для него и те и другие были противниками, и он только и ждал приказа наказать или тех, или других, или всех вместе, неважно. Он не задумывался, как для России лучше, просто безоговорочно доверялся высшему командиру, который точно знал, как надо. От старшего лейтенанта Дидуся требовалось одно: точно исполнять все распоряжения, и он их исполнял. Но пока получил лишь приказ не мешать разборкам, особенно когда инициатива была в руках абхазцев. Табу предполагалось снять только в том случае, если грузины перейдут в наступление. Тогда следовало мгновенно вмешаться и заставить грузинскую сторону отказаться от попыток вернуть свою территорию. И поэтому десантники ожидали в полной боевой готовности, в каждой боевой машине десантной был загружен полный боекомплект, все бойцы имели по четыре набитых патронами магазина и по две гранаты. Но на этом и оканчивалась их война. За ними, правда, оставалась еще одна, весьма неприятная миссия. Забирать во время коротких перемирий трупы. Игорь мог и не ездить с группой посредников в зону боевых действий, посылая туда кого-нибудь из заместителей или даже одного из ротных. Но молодой комбат считал своей непреложной обязанностью продемонстрировать, что ему чужды замашки барина и он, подобно остальным офицерам батальона, всегда готов быть на передовой. С самого начала службы он сказал себе, что никогда не позволит себе уподобиться штампованным штабным молодцам, которые готовы на любые ухищрения, только бы избежать риска. Эти «дикорастущие», как их называли боевые, не боящиеся пороху офицеры, с готовностью укрывались в коридорах штаба, за что были презираемы десантными командирами. Игорь скорее бы умер на месте, чем позволил хоть раз излишне оберегать свою шкуру. И дело тут было вовсе не в громоздких возвышенных понятиях «Родина» или «Защитник Отечества», а в незыблемых офицерских принципах, прочных, как стены средневековых замков, в убеждении, что именно таким должен быть офицер. Если бы Игорь покопался в себе, то с удивлением обнаружил, что и принадлежность к ВДВ здесь почти ни при чем – будь он командиром танкового или артиллерийского батальона, все происходило бы точно так же.