Борель. Золото - Петр Петров

Алданец посмотрел на обиженную физиономию Хлопушина и бросил к его ногам маленький кошель.

— Получай на бедность, только не мокни.

Пуск электростанции задерживался из-за недохватки нужных деталей. Приближалась половина знойного сибирского июля — время бешеного расплода таежного гнуса. Казалось, вызванные к жизни силы природы только и занимались рождением трущобной нечисти.

Сначала с забегаловской стороны, а затем из поселка передавались слушки, шепотки, иногда и открытые наветы:

— Завязли со строительством…

— Хлеба из города не дают.

— Нет, видно, Перебоев не пальцем мастерен… Еще когда говорил старший инженер… Выжили человека. Вот и сиди теперь без света.

Вандаловская и Яцков около двух недель жили в городе, ожидая части для станции. Стуков и Бутов отдыхали на курортах.

Гурьян подписывал бумаги, когда к нему ватагой ввалились забойщики четвертой, отстающей шахты.

Долговязый Пеночкин выступил вперед и хитрыми глазами осмотрел обстановку кабинета.

Гурьян вызывающе поднялся. Еще будучи забойщиком, он не раз высказывал сомнения по поводу пребывания Пеночкина в партии.

— Ну, в чем дело? — директор взглянул неприязненно.

— Да вот, ребята забузили… В ночную смену не хотят… Да и сам я подумал… валим, валим на склады руду, а промывка не подается… К чему, спрашивается, наша работа? — Пришедшие хором подхватили:

— Ни к чему!

— В дураках ездим!

— Без свету слепнем!

Глаза директора вспыхнули, кровь ударила в голову, к сердцу, залила смуглокожее лицо.

— Вы с кем это думали? Не с Алданцем ли и инженером Перебоевым? Кто сказал, что вы не пойдете в ночную смену? — «Вот он, расплывшийся гнойник», — резнуло в сознании.

Пеночкин толкнулся спиной о чью-то спецовку, заозирался по сторонам. Широкие шаровары шахтера тряслись, как будто он стоял на подскакивающей телеге.

Гурьян застучал кулаками о стол. Он был страшен.

— Пусть хоть до неба «гора» вырастет! Хоть небо пропорет! Какое тебе дело подклинивать людей? Без тебя не знали этого!

— Дай свету! — снова раздались голоса.

— В кабинете хорошо пером кайлить…

Гурьян наступал:

— Сейчас же, Пеночкин, сдай шахту Воробьеву, а остальные пойдут в забой или завтра с расчетом. С фонарями, без фонарей — все равно нормы должны быть выполнены.

Забойщики по одному исчезли из конторы.

Прием был слишком необычен. Но люди поняли, что директор доведен до крайности, и зашагали к шахтам.

Гурьян успокоился не скоро. Половицы трещали под ногами, скрипели сжатые кулаки директора. Он упрекал себя за горячность, оправдывался, тосковал от одиночества. Была ночь, а домой идти не хотелось. Казалось, что теперь только понял всю сложность управления расширяющимся строительством в условиях постоянных, непредвиденных тормозов, в окружении больших и малых помех. И дал себе слово, что завтра же напишет заявление об освобождении от обязанностей.

Главный механик, тихий и застенчивый старик Зайцев, нашел директора задремавшим от непомерной усталости.

— Гурьян Минеич, — тряхнул он за плечо. Механик принес в контору духоту и запахи июльской ночи. — Я сейчас со станции. И видел там все нужные нам части. Но, к сожалению, они направляются для Хилганского рудника.

— Так надо взять их! — Гурьян взбросил взлохмаченной головой. — Взять надо, товарищ механик. Ну, в обмен, что ли. Хилганцам они понадобятся только к зиме. Видите, как дурацки снабжается система.

— Разумеется… станция у них еще не закладывалась. Но не мешало бы вам договориться, во избежание всяческих конфликтов с хилганским рудоуправлением.

Гурьян выпрямился.

— Берите машины, товарищ Зайцев, берите народ и закатывайте, а я съезжу на Хилган. Здесь есть дорога?

— Пролесками можно проехать, но следовало бы это сделать днем. Триста километров, это имейте в виду…

— Ни черта!

Гурьян позвонил в гараж. Оттуда долго не отзывались: спали.

Он схватил портфель и увлек из конторы механика.

На одинокой сосне, оставшейся между старых отвалов, веще курлыкал ворон. По травам, по листве ракитников тягуче шелестел мелкий дождь. Целую неделю сопки дымили туманом.

Пар уходил к клубящейся мути неба, пар беспрерывно кочевал между небом и землей. В ямках, по рытвинам и ложбинам, приминая набухшую траву, копилась вода. Грозно полнела река.

Работа в открытых шурфах приостановилась. Пришлось снова отрывать Морозова с артелью на возведение прикрытий и плотин. Большое дело бросало людей по своему капризу, заставляло перестраиваться на ходу. Беды наступали неожиданно каждый день, каждый час. Тлетворные их силы обнаруживались с тыла, с флангов, с фронта… И горняки, изнемогая от неистового гнуса, от гнилости ненастья, от гроз и духоты жаркого лета, давали неустанно бои видимому и невидимому врагу. Шахтеры — главная сила рудника — бились ударными лавами, не просыхая от пота и ливней.

…Вокруг электростанции сомкнулось тугое кольцо испачканных грязью людей. Все знали, что отсюда пойдет могучая сила на помощь человеку.

Главный механик, не спавший несколько ночей, пустыми глазами смотрел на Вандаловскую.

— Турбины готовы, — отрывочно говорил он. — Турбогенераторы включены. Обратите внимание на котел. Мне кажется, у него есть дефект. В спешке недосмотрено.

Гурьян ходил навытяжку между сложными остовами механизмов. Сегодня он не замечал отдельных работников. Заботы и ожидания вытеснили даже непреодолимо сладкое, ненасытно манящее воспоминание о первом вечере, проведенном с Татьяной в бору.

Монтеры, мотористы, электротехники спешили, наполняя гулом здание. Гурьяна это почему-то злило. Когда же они станут на свои места? В топках жарко трещали лиственничные дрова. Главный механик в сотый раз проверял составные части двигателей. Ему светили фонарями два электромеханика. Из окружавшей станцию гущи людской вырывались сомнения:

— Расчемоданилось, должно…

— Какая-то заковыка получилась.

— Оно легко разбросать, а пустить как придется.

— Может, части не подходят?

— У нас бывает… Прислали же в прошлый раз горшки вместо чугунов.

— Там пошлют и сапог с лаптем.

Терпение рабочих истощалось, у Гурьяна вдвойне. Хилганцы угрожали судом за самовольный захват частей. Пугливым зверьком копошилось чувство опасения за прочность котла.

Главный механик знаком руки подал сигнал. Прошли тягостные минуты ожидания. Люди с запачканными маслом лицами стали на свои места: как акушерка за рождением ребенка, следили глаза за порученными им участками.