О чем знает ветер - Эми Хармон

– А что тебе Черчилль ответил? – прошептал Томас.

– Разумеется, он свою причастность отрицает, как и факт наличия заговора. Спросил, есть ли в Ирландии охотники сражаться за Свободное государство.

Повисла тишина. Майкл снова уселся, локтями уперся в колени, уронил голову в ладони. Томас перевел на меня трагический взгляд. Кадык у него двигался, как поршень.

– Тебе известно, Томми, что с бриттами я сражался: убивал, устраивал засады, – словом, проявлял немало коварства. Помнишь мое прозвище – Режиссер хаоса? То-то. Но проливать ирландскую кровь? Нет, на такое я не подписывался. – Майкл помолчал. – Сделки с дьяволом – в них вся суть. Кого я рассчитывал перехитрить? У дьявола слишком много личин, я запутался. Отступаю, раздаю обещания, пытаюсь склеить трещины – а не выходит. Уже не выходит, Томми!

– Борьба за Свободное государство немыслима без кровопролития, – мрачно изрек Томас. – Среди противников Договора полно прекрасных людей. Как и среди его сторонников. У каждого эмоции на пределе. У каждого нрав горячий. Но своих убивать никто не желает. Враждующие стороны всячески оттягивают момент перехода роковой черты. Плетут заговоры, ведут дебаты, агитируют – только бы за оружие не браться.

– Когда ненавидишь, выстрелить ничего не стоит, – пробормотал Майкл. – А сейчас ситуация такова, что даже Артур Гриффит, который, кажется, больше всех ратовал за мирное разрешение внутриполитического конфликта, и тот считает, что без насильственных действий не обойтись.

В ближайшее воскресенье Артур Гриффит, заодно с еще несколькими сторонниками Договора, должен был выступать в слайговской городской ратуше. Майкл уже отправил в Слайго своих бойцов, чтобы не вышло, как сегодня с ним самим. Временному правительству удалось получить одобрение Георга V на законопроект о проведении всеобщих выборов до 30 июня, и теперь как противники, так и сторонники Договора использовали разные способы, чтобы заручиться поддержкой потенциальных голосующих, в том числе и запугивание.

Раздался стук в дверь, и на пороге возник Робби – башмаки заляпаны грязью, пальцы тискают видавшую виды шляпу, куртка мокрая.

– Доктор Смит, там одного парня шрапнелью ранило, ну, в Слайго. Он сам себе кое-как повязку наложил, никому ни гугу. Мы ни сном ни духом. Потом глядь, а он аж серый весь. Пойдемте, а?

– Скорее в операционную его несите, – скомандовал Томас и вскочил, не заметив, что салфетка с колен упала на пол.

– Да скажите ему, что он дурака свалял. Глупо не обратиться за медицинской помощью, когда доктор совсем рядом, – произнес Майкл, качнув укоризненно головой.

– Уже сказали, мистер Коллинз, – отрапортовал Робби, чуть поклонился мне и поспешил за Томасом.

– Док, можно мне с вами? Я посмотреть хочу! – Оэн забыл и о мраморных шариках, и о доблестном Фергюсе и увязался следом.

Фергюс тоже удалился, вероятно, для обхода Гарва-Глейб.

Мы с Майклом остались одни. Я поднялась и стала собирать грязную посуду, чтобы как-то занять руки, да и голову заодно. Майкл тяжело вздохнул.

– Снова я причина хаоса в вашем доме, Энни. Хаос следует за мной повсюду, где бы я ни оказался.

– Пустяки. Знайте, Майкл: не наступит такой день, когда вы сделались бы нежеланным гостем здесь, в Гарва-Глейб, или в Дублине, – возразила я. – Для меня и Томаса большая честь принимать вас.

– Спасибо, – прошептал Майкл. – Я не заслуживаю твоего доброго расположения, Энни, это мне известно. Из-за меня твой муж редко бывает дома. Из-за меня он вынужден уворачиваться от пуль и тушить пожары, которых не разжигал.

– Томас очень дорожит вами, Майкл, и вашей дружбой. Он в вас верит. Мы оба в вас верим.

Мне удалось выдержать пристальный взгляд Майкла.

– Я редко ошибаюсь, Энни, но на твой счет ошибся. У Томаса душа – вне времени. Такой душе трудно пару найти. Томасу с тобой повезло. Я рад за него.

Сердце екнуло, глаза наполнились слезами. Я поставила стопку тарелок – еще расколочу, в таком-то состоянии. Рука сама легла на солнечное сплетение, будто я хотела подавить чувство вины. И неуверенности. И страха. И отчаяния. Каждый день я разрывалась между желанием предупредить (я считала, что это моя обязанность) и опасением: а ну как, произнеся роковые слова, назвав дату и место, я ничего не предотвращу, а лишь сделаю невыносимыми последние недели как Майклу, так и Томасу?

– Майкл, послушайте меня. Послушайте и постарайтесь поверить. Если не ради собственного… спасения, так хоть ради Томаса.

В горле стало сухо и гадко, словно я наглоталась пепла. На ум сразу пришла сцена прощания с Оэном – там, на озере, когда ветер подхватил и смешал с туманом его прах. Однако Майкл замотал головой, дескать, нет, нет, молчи, понял уже, что ты сообщить пытаешься.

– Известно ли тебе, Энни, что в тот день, когда я появился на свет, моя матушка по дому хлопотала до самых родов? Моя сестра Мэри видела: ей больно, происходит что-то необычное – но матушка не стонала, не жаловалась. До последнего момента была на ногах. Знала, что за нее работу никто не сделает. – Рассказывая, Майкл удерживал мой взгляд. – Я восьмой ребенок в семье, самый младший. Матушка родила меня ночью – одна. Сама справилась. Мэри потом говорила, что она чуть свет уже снова за работу взялась. Каждый день, Энни, она с зарей приступала к своим обязанностям. До самой смерти. В ней сила была неукротимая, необоримая. Она любила свою страну. И свою семью.

Майкл глубоко вдохнул. Воспоминания о матери до сих пор причиняли ему боль. Что ж, вполне понятно. Я сама не могла о дедушке подумать, чтобы в горле ком не образовался.

– Матушка умерла, когда мне было шестнадцать. Я чуть рассудка не лишился с горя. Но сейчас… сейчас я… доволен, что ее уже нет. Она тревожилась бы за меня, страдала бы. Слава богу, матушке не пришлось решать, правильно или нет я поступил, подписав Договор; слава богу, ей не суждено пережить меня.

Кровь застучала в висках, в ушах, да так, что пришлось отвернуться. Происходившее в этой комнате происходило не впервые. Сам факт моего присутствия был частью истории, а совсем не вариантом развития событий. Доказательством тому служат фотокарточки. Свидетель – мой родной дед. Всё мною сказанное и НЕ сказанное уже вплетено в исторический контекст, да, именно так.

Но я знала, при каких обстоятельствах Майкла Коллинза настигнет смерть. Я знала, где и когда это случится.

Томас, может, и догадывался, что мне известно о смерти Майкла, но никогда не спрашивал. Сама я тему не поднимала. Я щадила мужа, не озвучивая ни точную дату, ни даже факт убийства, но я не щадила себя. Тайна лежала бременем на моей душе, выплескивалась в ночных кошмарах. Я была словно заговорщица. Самое плохое – зная и день, и час, и место, я не знала имени убийцы, а разве можно предупредить о безымянном, безликом враге?[55] Ладно, по крайней мере предупрежу о самом покушении. Потому что больше не в силах молчать.