Имя нам - легион - Александр Сивинских

Однако щепками меня все-таки посекло. Одна впилась в бровь, пробив мягкие ткани насквозь, и я весьма правдоподобно повалился на пол балкончика, живописно обливаясь кровью.

Пока я выдирал из кожи здоровенную шершавую занозу, залегши по соседству с обезвреженным ранее мальчуганом-террористом, стрелок освоился с доставшейся ему смертоносной машинкой, перевел огонь на одиночный и принялся гвоздить по дому в непосредственной близости от меня.

Пристрелить гада не было ни малейшей возможности. Балкон был обнесен по всему периметру сплошным волнообразным бортиком, из которого красиво вырастали легкие резные перильца высотой по пояс. Бортик, в очень удачном для меня месте вспучившийся полуметровым возвышением, служил, конечно, превосходным укрытием от головореза, но высунуть сейчас из-за него свой античный нос я не согласился бы ни за какие коврижки.

Мерзавец продолжал обстрел.

Дом содрогался.

Рухнуло целое прясло перил. В полу, почти перед самым моим лицом, как по злому волшебству возникла чудовищная дымящаяся дыра. Увы, не настолько большая, чтобы в нее мог нырнуть плечистый мужик. Осколки свистели все гуще.

А ведь еще несколько секунд, – заметалась паническая мысль, – и этот душегуб размажет меня по стенке. Похоже, не поверил, подлец, в мою кончину. Как бы его обдурить, мерзавца?

В безумной надежде отвлечь внимание стрелка от своей особы я ухватил тельце пацана под мышки, перевернулся на спину, поджал к груди ноги и резким согласованным движением всех четырех конечностей вытолкнул труп вдоль стены.

Дуракам точно везет. Стрелок купился! Огонь перешел в менее опасную для меня вертикаль. Я перекатился через бок, встал на четвереньки и опрометью бросился вперед.

Опомнившийся злодей саданул вдогонку, но было уже поздно. Я кувырком ссыпался по лестнице и шмыгнул в кусты. Лестница за моей стеной перестала существовать. Я вооружился пистолетом и пополз к гранатометчику.

Он прекратил стрелять, затаился и ждал. Когда, по моим расчетам, до супостата остались считанные метры, я вскочил и понесся прямиком на него, выставив руку с пистолетом и наугад паля.

Грохотание Хеклера слилось в один оглушительный рев. Кровь из разодранной брови заливала мне глаз. Я мчался, ломая кусты и вопил, как сумасшедший: На, на, на, сука! На, жри, пидар! На, падаль долбаная!

Он не отвечал. Лежал мордой вниз и скреб волосатыми ручищами по траве. Мясистые ноги его, торчащие из сбившихся широких трусов, расписанных овощами да фруктами, подергивались.

Я как коршун налетел на простреленное во многих местах жирное тело и начал с остервенением пинать, грязно ругаясь. Душу отводил. Остановился лишь тогда, когда пребольно звезданул ногой по гранатомету, торчащему из-под его многоскладчатого брюха. На душе чуток полегчало.

Я не без труда вытащил гранатомет и проверил магазин. Стало понятно, почему он так и не выстрелил ни разу мне навстречу. В магазине не осталось ни единого заряда.

Отбросив бесполезный гранатомет в сторону, я заменил опустевшую пистолетную обойму и двинулся к дому. Завершать начатое. Под корень изведу сучье семя! Попомните русский гнев! Если будет чем.

* * *

В гостиной было темно и дымно. Система пожаротушения сипела и плевалась хлопьями пены. В дыму двигалось несколько погромщиков, заляпанных пеной и бессмысленно крушивших, что под руку попадет.

Давешняя слюнявая тетка оклемалась и ковыряла перочинным ножиком последнее из уцелевших кресел. Коренастый паренек с чудовищными бицепсами и не менее чудовищными дельтами прямо пальцами без малейшего усилия отдирал от стен узорчатые панели. (Эльфы на панелях не обращали на это внимания и продолжали увлеченно демонстрировать картины свального греха.) Третий бандюга, высоченный длинноволосый детина с сонными движениями сомнамбулы, монотонно колошматил об пол столиком. Именно в тот момент, когда я появился в комнате, столешница треснула и развалилась на несколько больших остроугольных осколков.

На мое появление они отреагировали одинаково быстро. Действия их тоже не отличались разнообразием. Разом, всей кодлой, они бросились на меня, размахивая подручными средствами. Демонстрировать свое мастерство в рукопашной схватке я не стал, а попросту, без затей, расстрелял им колени. Они, стеная, повалились на пол подобно сбитым кеглям.

Но радоваться было рано. Несмотря на жестокие страдания, разбойники агрессивности не потеряли и продолжали активно стремиться к уничтожению врага. Меня, то есть.

Мускулистый крепыш приподнялся на одной руке, а другою, могучею и умелою, послал в мою сторону одну из оборванных загодя панелей. Для того, видать, и старался, гвоздодер хренов. Бешено вращаясь в горизонтальной плоскости и едва не завывая, плоский снаряд стремительно летел мне в голову. Я быстро присел и отклонился в сторону. Панель, продемонстрировав принцип сухого листа, падающего осенней порою с ветки на землю, соскользнула по воздуху точнехонько в мою многострадальную бровь, вызвав взрыв восторга у всей злодейской компании. Подсохшая было юшка хлынула с новой силой.

Я ойкнул и инстинктивно схватился за глаз. Крепыш, воодушевленный успехом, потянулся к треугольному осколку разбитой столешницы. Я поднял пистолет и с яростным криком прострелил ему руку. Потом вспомнил, что файрцы по преимуществу левши, и прострелил другую. Новоиспеченный калека завертелся ужом, сотрясая дом проклятиями. Тетка неуклюже поползла ко мне, зажав по-пиратски складень в зубах. Я подскочил к ней и пнул ее вторично за эту ночь. На сей раз по отвратной ее злобной харе. Сапожок мой был мягок, да нога была тверда. Ножичек отлетел в сторону вместе с обломками зубов. Жало было вырвано. Змея потеряла сознание.

Ждать, какую гнусность постарается выкинуть долговязый лунатик, я не стал, и огрел его дважды пистолетом по волосатой башке, огромной, как пресловутый пивной котел.

Оставив поле боя за собой, я отправился обследовать остальные помещения.

В спальне, где нам пришлось принять первый вражеский удар, никого не было. Виной тому явилась, видимо, граната пузатого садового снайпера. В стене зияла дыра, а под одеялом, так ловко наброшенном мною на наступательные порядки налетчиков, под изорванным до неузнаваемости первичного облика лазоревым атласным одеялом вздымалось два невысоких бугорка. Ткань поверх бугорков пропиталась кровью. На кровати валялась оторванная по плечо рука.

Я трудно сглотнул подступивший к горлу комок и спешно покинул страшную комнату.

В другой спальне, свернувшись калачиком на полу, покойно спал старый человек. Руки его, сложенные корабликом, были засунуты между костлявых коленок, острые лопатки топориками проглядывали сквозь тонкую кожу, седые волосы были редки, а обращенная ко мне обширная плешь слегка поблескивала. Осторожно, стараясь не разбудить дедульку, я запер дверь. Не просыпайся, старый, авось уцелеешь.

Плешивого мафусаила, должно быть, разбудили мои мысли. Поступить он, разумеется, решил по-своему. Я как раз сунулся с ревизией в темный, аки клоака доисторического пресмыкающегося, сортир, когда старичина обрушил на мою спину шикарные каминные часы в тяжелом хрустальном корпусе. Насколько я помнил, часы изображали зубра, роющего бронзовым копытом землю. Оба корпуса выдержали соударение с честью, но мой пострадал, конечно же, значительно сильнее.