Зощенко - Бернгард Рубен

« Еда, питание — это было одной из самых больных проблем его жизни. Тут у него было полное неблагополучие. Он и ходить-то к нам начал, по сути дела, из-за того, что, сев однажды за стол, вдруг почувствовал: может есть!

И такое удивление отразилось на его лице… С этого дня он стал к нам ходить буквально по часам: к завтраку, обеду и ужину. И на ужин обязательно приносил с собой что-нибудь вкусное».

« Он приходил к нам не за сочувствием, не с жалобами на свою судьбу. Он приходил отдыхать от ее ударов. И, видимо, поэтому не „втравлял“ нас в свои переживания. Устав от сложных взаимоотношений, возникших у него с внешним миром, он искал в нашем доме простых и спокойных житейских радостей. И, как я смею предполагать, нашел их. Он оставлял за дверью все свои боли и неудачи и становился не писателем Зощенко, со всей известностью своего гордого и печального имени, а обыкновенным домашним человеком — исключительно добрым, заботливым и… Я вот недавно спросила сына: „Каким ты его запомнил?“ И он, не задумываясь, ответил: „Веселым!“

Михаил Михайлович — веселый человек? Нет, наверное, это сказано слишком сильно. Я бы внесла такую поправку: он умел и любил быть веселым. Когда он нас веселил и, глядя на нас, сам веселился, я чувствовала: в эти минуты он-то и был, как говорят, настоящим, самим собой, тем самым, каким был задуман и сотворен, — настолько естественно и свободно это у него получалось.

Трудно перечислить все то, что появилось в нашем доме с его легкой руки. У него было очень трудно с деньгами, но он не мог отказать себе в удовольствии: по любому случаю что-нибудь да подарить. Радиоприемник, проигрыватель, пишущая машинка, часы, даже подзорная труба были подарены сыну на день рождения. Я считаю, да и сын тоже, что именно Михаилу Михайловичу он обязан своей профессией кинооператора.

Вообще, он был очень мнительный человек. Часто говорил о своих болезнях, подозревал у себя то одно, то другое. И нелегко было устоять, чтобы не пошутить в связи с появлением его очередного „недуга“. Поначалу он был недоволен, но потом и сам над собой стал подшучивать. Включился в игру. И мне кажется, она ему даже нравилась. Потому что это тоже был способ бороться с собой, со своими врагами-неврозами».

История отношений Зощенко с Мухранской дает повод для аналогии: если Лидия Чалова фактически спасла его, дошедшего в Алма-Ате до дистрофии, а затем весьма поддержала его в Москве в момент запрета «Перед восходом солнца», то Марина Диадоровна Мухранская помогла Зощенко выстоять психологически (да и физически тоже) после постановления ЦК со всем последовавшим затем проворотом его в машине подавления.

Стремясь к контакту с властью, Зощенко неизбежно обрекал себя на нравственные муки. Он много работал, снова писал в разных жанрах, но судьба его была в руках партийных и литературных начальников, цензоров. Среди них попадались и такие, кто хотел бы ему помочь, да легко отступался, когда это грозило их личному благополучию. Немало имелось и тех, кому было приятно выказать свою значительность перед поверженной знаменитостью. Особенно мучительны были для Зощенко его безрезультатные мытарства с комедией «Здесь вам будет весело». Весной 1949 года он послал ее в Москву в Комитет по делам искусств — начальнику Главного управления театрами. И комитет дал разрешение на постановку пьесы в ленинградском Новом театре. Казалось бы. все отлично. Но вскоре находится другая инстанция — Главрепертком, откуда следует распоряжение запретить уже готовый спектакль… Попав в этот отчаянный тупик, Зощенко обращается к А. А. Фадееву, тогдашнему генеральному секретарю ССП и члену ЦК:

«Дорогой Александр Александрович!

За три года я написал 22 печ. листа (три комедии, рассказы, фельетоны, книга о партизанах). Все работы мои в основном одобрялись, правились и в конечном счете отклонялись, хотя я и не отказывался сделать именно так, как требовалось.

Всякий раз я наталкивался на такие преграды, которые не позволяли думать, что работы мои могут быть напечатаны или поставлены без особого разрешения.

И это, несомненно, так. Один редактор, которому я недавно послал несколько рассказов, откровенно мне написал, что лично он очень хочет, чтобы я сотрудничал в его журнале, но это не зависит от него.

С грустью вижу, что моя трехлетняя работа сводилась к бессмысленному занятию и что этим я лишь напрасно отнимал время у людей и у себя. Это тем более печально, что свою квалификацию я отнюдь не потерял. И готов читать свои работы в самой строгой аудитории.

Я много раз пробовал достать какую-нибудь несамостоятельную работу (правка, переводы, переделки), но за исключением одного финского перевода мне ничего не удалось получить. Все телефонные распоряжения на этот счет (даже секретаря горкома) ни к чему не приводили. Издательства остерегались иметь дело со мной.

Я пробовал устроиться на службу (не литераторскую), но и тут мне отказывали, узнав мою фамилию.

Четвертый год я нахожусь без работы и без заработка.

Обращаюсь к тебе как к члену ЦК, — укажи, как мне поступить, чтоб не быть лишним человеком в государстве. Все мои искренние желания и многократные попытки включиться в общую работу не дали желательных результатов.

Я прошу у ЦК указания — что я должен делать?

Мих. Зощенко

27 авг. 49 г.

Ленинград, канал Грибоедова. 9, кв. 124».

Фадеев вызвал его в Москву, прочитал пьесу и дал свои советы для ее переработки; помог также заключить новые договоры на переводы. Но желанной перемены ситуации у Зощенко не произошло.

И тогда он весной 1950 года посылает письмо секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову, который был также заместителем председателя Совета Министров СССР и о котором в то время хорошо толковали в народе (при нем произошло снижение цен). Перечислив все сделанное им в последние годы с целью «несколько загладить многие мои идеологические ошибки и промахи» и сообщив о судьбе этих своих сочинений, Зощенко пишет: «Я искренне и горячо хочу отдать мой литературный труд народу. И мне кажется, что (хотя бы в области рассказа) я могу быть полезным партии и советскому читателю. Но внешние препятствия на пути к этому слишком велики, чтоб не прийти в замешательство после трех с половиной лет упорного и напрасного труда». Вместе с письмом он отправил Маленкову и свою многострадальную комедию: «При этом осмеливаюсь послать Вам мою комедию, которая была разрешена Комитетом по делам искусств для постановки в ленинградском „Новом театре“. Театру не удалось поставить эту комедию, ибо вскоре последовало запрещение. Теперь, тщательно выправив эту политическую пьесу, я прошу позволения ЦК напечатать ее в каком-либо журнале».

Вскоре Зощенко вызвали в Смольный для телефонного разговора с работником ЦК из Управления агитации и пропаганды, который сказал ему, что никаких препятствий для его публикования нет. И верно: из тотчас посланных им рассказов в «Крокодил» и «Огонек» два были приняты. (Но комедия «Здесь вам будет весело» и на этот раз не была ни поставлена, ни напечатана.) Сообщая о перемене в своей судьбе Федину, Зощенко написал: «Выхожу из четырехлетней беды с немалым уроном — „имение разорено и мужики разбежались“. Так что приходится начинать сызнова. А за эти годы чертовски постарел и характер мой изменился к худшему…»