Формула бессмертия. На пути к неизбежному - Александр Никонов

— Дефекты пойдут какие-нибудь. Потому что клетки размножаются, а если мы клетку убили, то убили, по сути, все ее поколения! Убив дедушку, мы убивает тысячи его потомков. Так и целая печень потом может не вырасти. Ведь в пределе весь человек получается из одной клетки. Если мы ее убьем, не будет всего человека. А если на каком-то этапе деления уничтожить часть клеток, получится гнусный урод.

— А вот вам факт: если из упомянутых 50 тысяч клеток уничтожить 60 %, ничего страшного не случится — клетки размножатся, заполнят места убитых и будут действовать по планам убитых. А не по своим, которые у них якобы были. Это как? У 50 тысяч клеток есть 50 тысяч индивидуальных телефонных номеров, по которым они перезваниваются: «А у тебя там не сдох ли сосед? Не нужно ли тебе подумать о том, чтобы поменять свои планы? А то ведь если ты поменяешь, и мне по цепочке вносить коррективы придется». Как клетки узнают о своих планах?.. И, заметьте, геном в этот момент молчит! Он даже не экспрессирован! Он еще не начал работу, потому что организм еще не сформирован. Все клетки нервной пластинки, которую мы рассматриваем, генетически однородны, они просто делятся… Итак, геном молчит. Клетки мы убили острой иголочкой… Они и в норме, кстати, дохнут! На каждые тысячу делений 5–6 клеток гибнет. Тем не менее все соседи погибших знают, что им делать в этом случае — компенсируют потери, меняют свои планы с учетом вновь открывшихся обстоятельств.

— Наверное, они чувствуют химические сигналы от соседних клеток…

— Так геном не работает! Допустим, даже пришел химический сигнал. А где ответ на него, если геном не работает? Как клетка узнает о своей позиции и о том, что ей делать в следующие полчаса?

— Поделитесь секретом, как она узнает?

— Не поделюсь. Ищите грант на исследования и приходите… Разумеется, информация о синтезе белков и скорости клеточных делений содержится в геноме. Но в геноме нет никаких представлений о форме, в нем не записана информация о морфогенезе. Информация о морфогенезе рождается из межклеточных взаимодействий. Каких именно — отдельный разговор. Но они есть. Кое-какие исследования в этой области существуют, но их мало, потому что все увлеченно впаривают публике и грантодателям молекулярные изменения стволовых клеток, клонированных овец и прочую ерунду.

— Значит, клетки как-то чувствуют свое местоположение относительно других клеток и в соответствии с этим и действуют. Как именно происходит передача информации, не очень интересно. Как-то происходит. Детали широкой публике не важны. Какая-то физическая химия или химическая физика, молекулы бегают…

— Без молекул, конечно, не обходится, потому что ни в какую харе-раму я не верю, и в бога тоже. Это просто смешно — при моей профессии. А механизм этот известен, и им даже можно управлять, я проводил такие исследования. Можно, например, вместо одной головы сделать две.

— Шикарно. А отдельно ноготь вырастить для трансплантации или печень?

— Нет, нельзя. Только в комплекте с телом — в утробе.

…Я заглянул в чашку — чай кончился. Это уже третья чашка, между прочим. Эти беседы с учеными — такая нагрузка для почек! И сплошное расстройство для нервной системы. Но придется наливать четвертую, поскольку до главного я так и не добрался…

— Все это, конечно, интересно, Сергей Вячеславович. Но я приехал сюда с другим вопросом: меня интересует возможность переноса сознания на другие носители.

— Чиво-о? Вы не сюда должны были ехать, а на Канатчикову дачу.

Я расхохотался. Такие ученые мне положительно нравятся. Безжалостен, как самурай!

— С дачей погодим немного. Я вообще противник дач. Я к вам как к мозговеду…

— Да это маразм, типа нейрокомпьютеров! Люди, которые рассуждают о переносе сознания, не имеют даже базовых представлений об устройстве мозга!

Я решительно запротестовал:

— Мозг — материальная структура. А значит, ее можно скопировать, смоделировать. Если у нас есть машина, которая работает на электричестве…

— Это у физиологов мозг работает на электричестве! — Савельев постучал трубкой о пепельницу, как костяшками пальцев о тупую голову. — Они со времен Бехтерева не отличаются интеллектом. Электрические сигналы направляются к мышцам, а содержательная информация передается в мозгу электрохимическим путем, через синапсы. Слабоумные инженеры пытаются смоделировать на компьютере с помощью электросигналов и примитивных процессоров работу мозга! Это даже смешно. Убого и по архитектуре и логике. У мозга есть одно свойство. Каждый нейрон, у которого связей с соседними клетками от десяти тысяч до миллиона, каждый день по нескольку связей разрушает и выстраивает новые. А это значит, что для моделирования мозга человека нам нужно создать компьютер, в котором было бы 150 миллиардов процессоров, а внутрь каждого процессора посадить по китайцу с паяльником — контакты перепаивать. Программно это сделать нельзя.

— Почему?

— Потому что эти связи материальны! Это же физические провода. Раньше не было контакта, а теперь протянули.

— Не будем ничего перепаивать! Возьмем сразу проводов с избытком. Какие-то будем программно включать, какие-то выключать. Виртуально.

— Да, но вот только непонятно, как заранее протянуть все эти провода, поскольку наш «процессор» строит новые связи совершенно непредсказуемо. И куда он кинет провод-аксон, мы не знаем. Мышление не физиологично, а морфо-генетично. То есть не существует системы устоявшихся связей, по которым все это носится, они образуются каждый раз по-новому. Технически проблема настолько сложна, что я не вижу ее решения в обозримом будущем. Лет через двести, разве что. Мы не доживем. И даже попугай мой не доживет. Когда мне было около тридцати, я специально завел себе попугая, который живет семьдесят лет. Чтобы не я расстраивался, а он… В общем, раньше, чем через три попугая, такой компьютер не будет построен. К тому же есть еще одна проблема: за последние 150 тысяч лет средний вес мозга человека уменьшился на 250 граммов. Мы очень быстро теряем мозги! При таких условиях я сомневаюсь, что через сто лет кто-то еще будет думать о нейрокомпьютерах. Идет самая настоящая деградация, причем с ускоряющимся темпом. Ведь размер мозга четко сцеплен с одаренностью — 75 % талантливых людей имели мозг размером выше среднего. Пока мы конкурировали с неандертальцами, у нас был очень большой мозг — в среднем 1600 граммов. А сейчас в среднем по планете — 1320. А во Франции, например, 1240. Через сотню-другую лет будут люди с мозгом весом 1000 граммов — здоровые, спокойные, они не будут курить, пить, станут вовремя платить налоги и читать простые журналы с цветными картинками.

— Сразу возникает два вопроса. Первый: почему это происходит?

— А вы посмотрите, кого мы вытесняем из сообщества? Две крайности. Асоциальных типов — душегубов всяких, насильников и прочих. В тюрьму их! А что мы делаем с особо умными? То же самое. Их травят с детства. Потому что все выходящее за пределы нормы, должно быть уничтожено — в этом принцип эволюции. У нас существует жесточайший внутренний отбор по индивидуальным особенностям. Поэтому гении, которые выходят за рамки обывательского подхода к жизни, элиминируются с еще большей интенсивностью, чем отморозки. Поскольку они ярче и непривычнее агрессивных ублюдков. Эволюция жертвует краями. Ей важна сплоченная стая, которая может одолеть врага. Посмотрите на школы самой передовой страны — Америки. Это фабрики усреднения. И результат: Америка уже не воспроизводит математиков и физиков. Она их закупает. Потому что социальная система отторгает гениев. И на бензоколонках оказываются самые умные и самые агрессивные. Системе нужны тупые налогоплательщики. Как только американская машина заработает у нас и у китайцев, уже некому будет воспроизводить гениев.