Великая русская революция. 1905-1922 - Дмитрий Лысков

В заключительном слове глава брестской делегации, нарком иностранных дел сказал: «Мы едем сегодня глубокой ночью в Брест-Литовск… мы не говорим здесь никаких торжественных слов, мы не даем никаких клятв, но мы обещаем вам вместе с вами бороться за честный демократический мир. Мы будем бороться, и они не сумеют нам противопоставить угрозу наступления, ибо у них не может быть уверенности в том, что германские солдаты пойдут в наступление. Мы будем, нимало не колеблясь, продолжать демобилизацию армии, ибо мы продолжаем формировать социалистическую красную гвардию. И если германский империализм попытается распять нас на колесе своей военной машины, то мы, как Остап к своему отцу, обратимся к нашим старшим братьям на Западе с призывом: «Слышишь?» И международный пролетариат ответит — мы твердо верим в это: — «Слышу!»[525].

Здесь мы видим со стороны Троцкого как предположение о том, что Германия не сможет наступать, так и надежду на помощь мирового пролетариата в случае, если Германия все же пойдет в наступление. Правда, в подтверждение своих слов Троцкий лишь цитирует Гоголя.

11 (24) января состоялось обсуждение вопроса о мире на заседании ЦК РСДРП(б). Сохранилась стенографическая запись этих дебатов: «Первым берет слово тов. Ленин, который указывает, что на собрании 8 (21) января по этому вопросу наметились три точки зрения, и ставит вопрос о том, обсуждать ли вопрос по пунктам тезисов, изложенных им, или же открыть общую дискуссию. Принимается последнее, и слово предоставляется тов. Ленину.

Он начинает с изложения трех точек зрения, наметившихся на предыдущем собрании: 1) сепаратный аннексионистский мир, 2) революционная война и 3) объявление войны прекращенной, демобилизовать армию, но мира не подписывать. На предыдущем собрании первая точка зрения собрала 15 голосов, вторая — 32 и третья — 16»[526].

Далее Ленин вновь излагает содержание своих Тезисов и встречает возражения со стороны Сталина и Зиновьева, которые говорят о росте революционного движения на Западе. «Тов. Ленин указывает, что он не согласен в некоторых частях со своими единомышленниками Сталиным и Зиновьевым. С одной стороны, конечно, на Западе есть массовое движение, но революция там еще не началась. Однако если бы в силу этого мы изменили бы свою тактику, то мы явились бы изменниками международному социализму». «Если мы верим в то, что германское движение может развиться не медленно в случае перерыва мирных переговоров, то мы должны пожертвовать собою… Но суть в том, что там движение еще не началось…»

В итоге на голосование ставится нейтральная, не затрагивающая по существу позиции ни одной из сторон формулировка: «Мы всячески затягиваем подписание мира»[527].

Ленин со своей позицией «передышки» объективно оказался в меньшинстве. Большинство партии и советское большинство (учитывая позиции левых эсеров) выступало за ведение революционной войны.

Дебаты о мире и войне в Петрограде становились все ожесточеннее. Сухая стенографическая запись выступлений на заседании ЦК РСДРП(б) от 19 января (1 февраля) демонстрирует тот редкий, почти невозможный случай, когда Ленин — блестящий полемист — в пылу спора выходит из себя: «Ленин полагает, что для разубеждения товарищей — сторонников революционной войны самое лучшее было бы съездить на фронт и там воочию убедиться в полной невозможности ведения войны»[528]. Однако единственной победой Ленина в этих дебатах было принятие нейтральных, ни к чему не обязывающих формулировок. Это в итоге сыграло с лидером большевиков злую шутку.

17 (30) января возобновились переговоры в Бресте. 11 дней Троцкий как мог затягивал переговоры. 28 января (10 февраля) Германия предъявила России ультиматум.

Кюльман заявил: «Наши предложения известны уже давно, все связанные с ними вопросы подробно обсуждались, и, я полагаю, можно сказать с полным правом, что все возможные доводы подверглись всестороннему рассмотрению, и теперь настало время решений».

Кюльман продиктовал предлагаемую немцами формулировку: «Россия принимает к сведению следующие территориальные изменения, вступающие в силу вместе с ратификацией этого мирного договора: области между границами Германии и Австро-Венгрии и линией, которая проходит… (линия Гофмана — Д.Л.) впредь не будут подлежать территориальному верховенству России. Из факта их принадлежности к бывшей Российской империи для них не будут вытекать никакие обязательства по отношению к России. Будущая судьба этих областей будет решаться в согласии с данными народами, а именно на основании тех соглашений, которые заключат с ними Германия и Австро-Венгрия».

Передавая эту формулировку советской делегации, Кюльман добавил, что принятие ее является conditio sine quo non, т. е. абсолютно обязательным условием»[529].

Получив ультиматум, Троцкий по собственному усмотрению выбрал один из вариантов разрешения брестского вопроса — решился применить свою формулу «ни войны, ни мира». Позже многое было сказано о том, что свое решение Троцкий принял в прямом противоречии с указаниями Ленина. В реальности, если таковые негласные указания, или личные договоренности и существовали, то руководствоваться этими «директивами» Троцкий был не обязан. Они никак не могли являться мнением ЦК партии, самой партии или советского правительства. Советы твердо стояли на позиции революционной войны. Применением своей формулы Троцкий хотел спасти положение, разрешить конфликт максимально безболезненным образом. Но Троцкому суждено было страшно ошибиться.

28 января (10 февраля) он выступил с декларацией о том, что Советская Россия войну прекращает, армию демобилизует, но мира не подписывает. 5 (18) февраля в полдень германские войска перешли в наступление по всему Восточному фронту. Наиболее дисциплинированные остатки российской армии, которые держались на фронте только надеждой на скорый мир, откатывались перед германскими частями, не оказывая никакого сопротивления.

Рухнули все надежды — в том числе на Мировую революцию и на то, что Германия не в силах будет возобновить войну. Еще утром 18 февраля на заседании ЦК большевиков дебатировался вопрос о том, способны ли германцы на наступление[530]. Вечером того же дня в этом отпали всякие сомнения. Под давлением Ленина на вечернем заседании Центрального комитета, после очередной острой дискуссии с левыми коммунистами, большинством голосов (7 — за, 5 — против, 1 — воздержался) была принята резолюция за подписание мира[531]. Этому предшествовала бешеная работа Ленина. Еще 8 (21) февраля он подверг уничтожающей критике левых коммунистов в работе «О революционной фразе»[532]. И в те 8 дней, что были у Советской республики от декларации Троцкого до наступления Германии, Ленин увещевал, объяснял, доказывал.