Все дороги ведут в Рим - Роман Буревой

Что – «хочу» – он не договорил. Но и Кассий Лентул, и Элий знали, чего он хочет, – проверить, как его встретят. Достаточно ли будет восторга в приветствии когорт. Император хочет знать, достанет ли этого восторга, чтобы вернуть Рим.

– Не торопись, – сказал Элий. – Ты слишком молод. Хорошо, что иногда ты ведёшь себя как мальчишка. Это нравится. Но нельзя все время вести себя так. Это будет смешно. – Он поймал себя на том, что опять воспитывает. Воспитывает, когда уже поздно. И замолчал.

Слова отца задели Постума больше, чем он думал. Он едва не заплакал от обиды. Вот ещё не хватало – разрыдаться. Он думал, что он может легче переносить боль, более стоек, более вынослив, более смел. А он всего лишь мальчишка. Жалкий мальчишка. Нет, никто не будет пылать к такому любовью. Легионы провозгласят Рутилия императором, если тот захочет, а он, Постум, будет униженно просить нового главнокомандующего сохранить ему жизнь. С кем-то из императоров такое уже было. Или это враньё? И убийца придумал все потом – и униженные просьбы, и собственное избрание?

Что за бред? Почему он решил, что Рутилий отважится на такое? Рутилий, которого он сам же и возвысил.

Рутилий явился – распахнул полог императорской палатки и вступил внутрь.

– Приветствую тебя, Август!

Постуму показалось, что теперь приветствие звучит куда почтительнее, чем до сражения.

– Явился узнать о наших дальнейших планах. Как ты себя чувствуешь, Август?

Постум бросил выразительный взгляд на медика. Тот молчал. О ранах императора Кассий Лентул разговаривает только с императором.

– Неплохо. Голова у меня ясная. – Постум коснулся повязки на груди. Хорошо быть раненым в грудь, а не в спину. Да, он все видит слишком ясно. Порой плывёт туман перед глазами, но это пустяк. – Наши войска изрядно потрёпаны. Так что это большая удача, что монголы ушли и не скоро вернутся.

– Они вернутся гораздо быстрее, чем мы думаем, – заметил Рутилий.

– Надо, чтобы они вообще не вернулись. Гиперборейские княжества собираются провести этой зимой кампанию против монголов. Надо договориться с ними о совместных действиях, – сказал Постум. Мысль эта принадлежала Гету. Но император выдал её за свою. Как и положено императору.

– Разделить с кем-то нашу победу? – Рутилию предложение не понравилось.

– И наши потери. Тем более, Великий князь успел заявить, что это он одержал победу над варварами. Он уложил шесть легионов на границе. Видимо, эти смерти дают ему такое право.

– Мы могли бы все сделать сами, если бы Мазурин не потерял свою армию.

– Неважно, чьи легионы сражались. Главное – Рим победил. Теперь у нас другая цель. Мы должны идти на столицу.

– И кто поведёт войска на Рим?

– Ты. – Постум кашлянул, и боль отдалась в спине. Но пришлось сделать вид, что болит грудь.

Рутилию оказанная честь, кажется, пришлась не по душе.

– Нам надо расплатиться с войсками, – сказал легат. И заявление это прозвучало как ультиматум. – С начала кампании им ещё ни разу не выдавали жалованье.

– Не волнуйся. Им заплатят.

– У тебя есть пятьдесят миллионов сестерциев? – не поверил Рутилий.

– Я заплачу из личных средств. – Взгляд Постума сделался ледяным: префект явно лез не в своё дело. – Надеюсь, ты не будешь меня спрашивать, где я взял деньги?

Рутилий стиснул зубы. Понял.

– Это меня не касается, Август.

– Странно, а мне казалось, тебя касается все.

– Меня это совершенно не касается, – лицо Рутилия окаменело. – Я могу объявить о том, что жалованье будет выплачено в ближайшее время?

– Можешь сказать, что все легионеры получат деньги завтра. А теперь иди.

Когда префект вышел, все несколько минут сидели молча.

– Он мне завидует, или мне это только показалось? – спросил Постум.

– Завидует, – подтвердил Элий.

– И я могу на него положиться?

– Можешь.

Толстяк с мягким округлым лицом поклонился и разложил перед императором бумаги. При этом из-под тяжёлых век он продолжал следить за Постумом.

Император внимательно просматривал бумаги. Он всегда считал себя богачом. Но теперь, когда ему понадобились деньги, оказалось, что все его счета пусты. Есть лишь сундук, что оставила ему Марция. Император не хотел открывать его – мысленно он обещал себе не брать этих денег без крайней надобности. Выходит, этот крайний случай наступил. Постум позвал Крота и велел принести ключ. Подошёл к сундуку. Молча смотрел на узорную чёрную крышку. Змеи, сплетясь гибкими телами, разевали пасть, охватывая замочную скважину. Ещё одна ловушка? Постум устал их считать. Он отпер сундук и откинул крышку. Сундук был полон. Золотые ауреи – все новенькие, выпущенные национальным банком Рима, а не из Новой Атлантиды. Недаром сундук было и десятерым носильщикам не поднять. Крот за спиной императора тихо ахнул. Август погрузил пальцы в россыпь монет. Вот аурей с изображением самого Постума. Вот золотой, отчеканенный во времена Руфина. А вот – большая редкость – монета с профилем Элия.

«Золото, добытое на наркотиках, на смерти, на чьём-то безумии. Скоро я научусь не обращать на подобные мелочи внимание», – подумал Постум.

Элий бы не взял этих денег. Или взял? Спросить или нет? А если Элий скажет «нет» – что тогда? Император нарушит слово и не заплатит легионам? Нелепо, конечно. А если Элий скажет «да», то будет ещё хуже.

И Постум вдруг понял, что должен делать. Он схватил лист бумаги и сел к столу.

«Дорогая Норма!

Это письмо личное. Очень личное. Не показывай его никому, даже Маргарите. Особенно Маргарите. Так вот: деньги в казне иссякли. Как вульгарно! Но нас угнетают именно мелочи и вульгарные вещи. Я должен заплатить легионам и заплатить немедленно. И представь, источник нашёлся. Это грязные деньги. Деньги, нажитые на торговле наркотиками. Я долго раздумывал, что делать. Хотел спросить Элия, но не посмел. И решил расплатиться грязным золотом…»

Он перестал писать, откинулся в кресле и рассмеялся. Разумеется, Норма ответит: «Нельзя». Разумеется, она скажет: «Ты поступил плохо». И её голос не позволит ему забыть, что золото в сундуке добыто кровью и безумием.

Он вновь схватил стило и приписал:

«Даю обет пожертвовать такую же сумму на обновление храма Эскулапа»[50].

Последним Летицию видел Корд. Она появилась утром в ангаре. Самолёт был подготовлен для вылета, проверен, и не однажды. У механика не было никаких подозрений. Корд всего лишь перемолвился с Летицией парой слов перед вылетом – был слишком занят. А механик… Механик мало что мог объяснить – ночью, занимаясь ремонтом, он приподнял самолёт спиною, да видно переоценил свои силы – теперь спина у него болела нестерпимо, но механик держался и не шёл к медику на осмотр, надеялся, что боль как-нибудь переможется.