«Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен

При исследовании под микроскопом оказалось, что все они состоят исключительно из скоплений диатомей, среди которых было, кроме того, немало крупных красных одноклеточных организмов, в высшей степени характерного вида[216]. Эти скопления диатомей держатся на определенной глубине, примерно на метр ниже поверхности; в некоторых небольших полыньях их собираются большие массы. На той же глубине обильно развиваются водоросли, о которых я уже говорил выше, ветви их поднимаются к поверхности.

Очевидно, все эти скопления диатомей и водорослей плавают на той именно глубине, где лежит граница между поверхностным слоем пресной воды и соленой морской водой. Вода на поверхности совершенно пресная, и диатомеи в ней тонут, тогда как, доходя до соленой воды, они плавают».

«Четверг, 19 июля. Случилось, как я и ожидал. Начинаю довольно прилично ориентироваться в здешних ветрах. Днем дул «мельничный» ветер (т. е. такой, сила которого достаточна для вращения крыльев нашей ветряной мельницы), к вечеру он затих; завтра у нас будет, вероятно, западный или северо-западный ветер.

Вчера вечером выкурил последнюю сигару из старого ящика, а сегодня закурил первую из нового и последнего. Я рассчитывал, что к тому времени, когда старый ящик будет опорожнен, мы продвинемся достаточно далеко, а на самом деле мы едва ли ушли дальше, чем тогда, когда я его начал. Бог весть, далеко ли мы будем, когда опустошится и этот последний. Ну, будь что будет!»

«Воскресенье, 22 июля. Норд-вест задержался, зато в пятницу вместо него пожаловал норд-ост, который ночью перешел мало-помалу в ССВ. Вчера же утром ветер дул прямо с севера; сегодня это закончилось западным ветром, старым знакомым, который нам больше чем прискучил. Линь показывает сегодня вечером отклонение к СЗ или С[217], притом довольно явственно; это означает, что нас снова несет на юг.

День я провожу теперь за микроскопом. Изучаю различного рода диатомеи и водоросли, которые растут на льду в самом верхнем пресноводном слое моря. Бесспорно, это явление в высшей степени интересное; целый новый мир организмов, переносимых льдом от известных нам берегов через неведомые области Полярного моря, где они каждое лето пробуждаются, расцветают и живут. Да, это, несомненно, интересно. Но у меня нет прежнего пылкого стремления засесть за опыты, хотя запах гвоздичного масла, канадского бальзама и ксилола будит дорогие сердцу воспоминания о моей старой тихой лаборатории.

Каждое утро, когда я подхожу к микроскопу, стекла и краски на столе манят меня засесть за работу. И хотя я неутомимо сижу за микроскопом день за днем и до самой поздней ночи, это всего лишь обязанность, и я радуюсь каждый вечер, когда могу наконец оставить работу, растянуться на койке и почитать еще часа два роман, выкурить сигару. С каким бы восторгом отшвырнул я все это от себя и, воспрянув, зажил бы настоящей жизнью, пробиваясь вперед на санях или на лодках сквозь льды и волны!

Глубоко верно, что «легко жить жизнью, полной борьбы»; но здесь нет ни бурь, ни борьбы. Я жажду их, жажду применить свои силы и проложить себе дорогу вперед – эта была бы жизнь! Что за радость ощущать в себе силы, если не к чему их приложить! Нас несет то вперед, то назад, и вот уже два месяца, как ни с места.

Все готово для возможной экспедиции или на случай необходимости покинуть судно. Нарты собраны, тщательно осмотрены и подбиты вторыми металлическими полозьями. Шесть нарт для собак тоже готовы, завтра мы начнем постройку каяков на всю команду. Их легко будет перевозить на нартах, в случае если придется возвращаться обратно по льду без корабля. Для начала мы сделаем каяки – каждый на двух человек. Я намерен сделать их 3,8 метра длины, 0,9 метра ширины и 45 сантиметров глубины. Надо сделать шесть таких каяков. Обтянуты они будут тюленьей кожей или парусиной, палуба будет сплошной, с двумя отверстиями для гребцов.

Чувствую, что мы имеем – или, вернее, будем иметь – все необходимое для блистательного отступления. По временам я почти желаю неудачи, решительной неудачи, чтобы мы могли доказать, на что мы способны, и положить конец этой томительной бездеятельности».

«Понедельник, 30 июля. Западный ветер. Западный и потом для приятного разнообразия северо-западный; такова у нас погода ежедневно неделя за неделей. Выходя утром на палубу, я уже не смотрю ни на флюгер на вершине мачты, ни на линь в воде; заранее знаю, что первый указывает на восток или юго-восток, а линь – в противоположную сторону, и что, следовательно, нас несет на юго-восток.

Вчера были на 81°07' северной широты; днем раньше на 81°11', а в прошлый понедельник (23 июля) на 81°26'. Но это меня больше не занимает; знаю, что рано или поздно наступит перемена – знаю, что путь к славе усеян терниями. Я открыл новый мир: мир животных и растительных организмов, которые кишат почти в каждой луже пресной воды здесь на льду.

С утра до вечера, до самой поздней ночи я поглощен микроскопом и ничего не замечаю вокруг.

Я живу с этими крошечными нежными существами в их собственном мире, где они родятся и умирают, поколение за поколением, где они преследуют друг друга в борьбе за существование, ведут свои сердечные дела с теми же чувствами, теми же страданиями и радостями, как и всякое другое живое существо – от микроскопической букашки до человека, – стремясь к самосохранению и размножению.

Как ни горячо борется человек, пробивая себе путь в жизненном лабиринте, но и их борьба, наверное, не менее тяжела; безустанно и беспокойно спешат они туда и сюда, отталкивая друг друга в стороны и отнимая для себя то, что им нужно. А что касается любви, то посмотрите, с какой страстью ищут они друг друга. Всеми нашими мозговыми клеточками мы не чувствуем так сильно, как они, никогда не живем чувством так всецело. Но что такое жизнь?

Что значит страдание одного среди всей этой всеобщей борьбы? И эти мельчайшие одноклеточные комочки клейкого студенистого вещества родятся и живут тысячами и миллионами почти на каждой льдине, среди этого беспредельного моря, на которое человек готов смотреть, как на царство смерти. Мать-природа обладает чудеснейшей властью производить жизнь везде, даже этот лед для нее плодородная почва.

Вечером в наше монотонное, лишенное событий существование внесено некоторое разнообразие: Иохансен к юго-западу от судна заметил медведя, который, однако, находился вне выстрела. Медведь расхаживал там довольно долго, пока мы сидели за ужином; он был сравнительно близко, но затем, чем-то встревоженный, ушел на восток. Я и Свердруп пустились за ним в погоню, но безуспешно: мешали полыньи; немного погодя поднялся вдобавок туман, и мы после долгого и трудного хождения по льду вынуждены были повернуть назад».