Глубина - Ильгиз Бариевич Кашафутдинов

так неотразимо действующая на нервы девочек с танцплощадки, в этот раз погубила Анатолия. Кастелянша тетя Маша чуть не огрела его грязным полотенцем, но пан Анатоль вовремя поднял руки и удалился под конвоем.

Полтора года назад на институтском новогоднем балу он отбил у меня девушку. Я не был знаком с ним и тогда, увидев его, впервые в жизни позавидовал танцующему мужчине. Уже в самом начале вечера я сложил оружие и, прислонившись к колонне, следил за ним. У него были длинные, стройные ноги и осанка молодого дипломата. Чарльстон выходил из моды, начали бредить твистом, а он был королем всех танцев.

И получилось у нас так, что Новый год встретили на квартире моей знакомой, прилично поддали и ушли оттуда в обнимку, забыв попрощаться с хозяйкой…

На подоконнике от пулеметной очереди тонко дзинькает стакан. Интервалы между очередями длинные — не иначе как за пулемет лег салага и долго целится, чтобы попасть наверняка. Еще не понимает, что промажет больше, чем бы самую малость водил дулом слева направо и снизу вверх.

Стучатся в дверь, но я отмалчиваюсь, слушаю пулемет — кому надо, зайдет. Так и есть — Зина, но за ее спиной, в полумраке, посвечивают очки пана Анатоля.

— Видите — не спит. Ждет меня, правда, Серж?

— Как божью милость, — отвечаю я.

Зина уходит.

— Тебе нравится эта пальба, Серж?

— Еще бы!

— Однажды я видел, как маманя полуторагодовалого шкета принесла в хату игрушечный автомат… Ну, что ты уставился — я кончаю. И эта малявка, представь себе, берет автоматик за шейку приклада правой рукой, а левой — ложу. Я спрашиваю у этой мамани: первый раз? Она кивает: ага! Примитивный пример, любой оппонент разбил бы в пух и прах, но я уверен, что еще в зародышевом состоянии человек бывает солдатом… Наследственная информация, которая была в генах отца, передается ему, отец только что вернулся с войны, а дед его погиб в Швейцарских Альпах, прадед штурмовал крепость Корфу, прапрадед гнал печенегов… Люди, которым не нравится стрельба, — либо пацифисты, либо больные.

— Прекрасный монолог для эскулапа и гуманиста, — перебиваю я его. — Какой просветительский дар.

— Извини за треп, старик. Я не настаиваю на своем мнении, но что делать — я дико обожаю стрельбу. Во время службы в армии попал на «броник», там пулемет высший класс. Отрегулирован до микрона, угол рассеивания пуль такой…

— Чем ты занимался сегодня?

— Вырезал одному аппендикс…

— И как?

— Просто. Как с завязанными глазами… Ведь я могу и похоронить свои ошибки…

— А ошибки иного хоронят его самого…

— Серж, ты полагаешь, что ошибку допустил ты?

— Ошибся начальник смены. Неверно рассчитал критическую массу. Он был с похмелья…

— Его теперь в тюрягу.

— О том, что и как получилось, не знает никто и ты тоже, пан Анатоль…

— Вот как! Ты покрываешь преступника?..

— Мы далеко зашли, старик. На вот, почитай-ка…

— Подожди…

— Читай!

«Девчата собрались выехать Москвы…» Подохнуть можно! Сумасшедшие!..

— Ответ молнией, прошло уже два часа.

Анатоль снял очки, присел на кровать. Лицо его, такое законченное и тонкое в очках, стало смешным и беспомощным. С полминуты он смотрел на меня близорукими и словно плачущими глазами. Потом нашел авторучку и на оборотной стороне бланка написал текст телеграммы в Астрахань:

«Приезд должен быть отложен срочно перебрасывают другой район.

Сергей Анатолий».

Подумав, он вписал еще одну строку:

«Сергей хватил дозу деньги на самолет высылаем телеграфом востребования».

— Деньги есть? — спросил я его.

— Найду… Слышишь: совсем тихо. Отстрелялись…

— Передышка. У них звон в ушах…

— Я поеду за Ленкой…

— Смотри, ты — медик, должен знать, сколько я протяну…

— Да нет, просто так — вы же давно не виделись…

— Месяца три…

— А об этом не думай… Должен прилететь Янковский…

— Откуда?

— Из Парижа… Там какой-то международный симпозиум. Он возьмется за тебя.

— С таким же оптимизмом, с которым ты успокаиваешь меня?

— Ну и что? Врач-то он хороший… Кстати, вот апельсины…

Он открыл портфель и высыпал на кровать с десяток оранжевых пахучих апельсинов.

— Мерси, — сказал я.

— Жуй, старик! Я сматываюсь на почту, оттуда — нах Москау, за Ленкой…

— Когда ждать?

— Утром, возьму отгул… Не скучай — вспомни «Березку»…

Он вышел и тихонько закрыл за собой дверь.

4

Мы поехали в «Березку» в начале января, и устроил это пан Анатоль. Больничный лист он мне выписал на двадцать дней, диагноз: состояние, близкое к шизофрении, или что-то в этом роде. Потому-то, когда я напоследок забежал в деканат, на меня косились опасливо и даже не напомнили о зимней сессии. Для пущей убедительности надо было поймать муху, но они давно подохли, и я ограничился тем, что в объявлении «Штаб народной дружины временно перенесен в электротехнический кабинет» первое слово поправил на «штап», рассеянно бормоча при этом: «Когда же переведутся неграмотные…»

И дешевую путевку в подмосковный дом отдыха «Березка» достал Анатоль, и мы с ним ехали на электричке с Курского вокзала в сторону юга ровно сорок две минуты. Погода стояла как на морском побережье, когда дуют пассаты: сырой воздух и два градуса выше нуля по Цельсию. Ненормальная зима, синоптики ходили как чокнутые, сами сбитые с толку бесснежьем и оттепелями.

Электричка прогромыхала дальше, и на перроне нас осталось трое. Третий — пижонистый малый в импортных мокасинах, коротеньком светлом пальто, голова босая. И на лицо он был не совсем южанин и не совсем русак, так себе, смесь кавказца с мотоциклом, как определил позднее Анатоль, когда мы втроем сели в пустой домотдыховский автобус. Про босую голову тоже сказал Анатоль.

Заезд в дом отдыха начался три дня назад, мест в главном корпусе не хватало, и троих нас поместили в бревенчатый летний павильон. Ашот Иванов, так звали третьего, занял койку в углу, на соседнюю — а они стояли возле батареи отопления — кинул чемодан и, сообщив, что на ней скоро будет спать сам Стас, настроил транзисторный приемник на Буэнос-Айрес. Я не знал, как отнестись к его сообщению о загадочном Стасе, но пан Анатоль просто стряхнул чемодан этого нахала на пол. Ашот принял боевую стойку и правой рукой поискал на бедре воображаемый кинжал.

— Кацо, — сказал тогда Анатоль, изящным движением поправив очки, — ты любишь тепло, я люблю тепло… Бросаем жребий… Монета есть?.. Кидай!

Ашот подбросил монету.

— Орел, — сказал пан Анатоль.

— Решка, — сказал Ашот.

И Анатоль проиграл.

А ночью ударил сорокаградусный мороз, было слышно, как за окном постанывают сосны. Мы по очереди щупали ледяную батарею отопления.

Пан Анатоль шепотом рассказывал анекдоты, но поскольку на сокращение мышц при