Глубина - Ильгиз Бариевич Кашафутдинов

Он шагнул через порог, и тогда я крикнул ему вслед:

— Если по пути увидишь зеркало — загляни!

Ашот словно споткнулся.

Он завернул в умывалку и застыл перед зеркалом: левая щека его была чисто выбрита, правая осталась нетронутой, и на ней еще висели хлопья мыльной пены. Он с минуту потоптался возле зеркала, затем швырнул чемодан на койку, снял пальто.

— С вами сам станешь психом… — сказал он.

Кто-то хлопнул входной дверью, в холле раздались торопливые шаги.

Анатоль и Стас повскакали с коек. Было восемь часов вечера, и мы никого не ждали.

А это пришла Лена. В кофточке и юбочке, черные туфли облеплены снегом. Рожица смешно вытянулась, глаза видят только Анатоля, как будто нас вовсе нет.

— Там Светка… — сказала она. — У нее с сердцем…

И мы поняли, что это очень серьезно.

Поэтому все уставились на Анатоля. И он на наших глазах превращался во врача, получившего срочный вызов к больному. Обычно прямой, элегантный Анатоль сейчас чуточку сгорбился. Открыв свой чемодан, он привычно засучил рукава и достал со дна дорожную аптечку.

— Здесь где-то обитает медсестра… — сказал он.

— Уехала в Большой театр, — сказала Лена и всхлипнула.

— А это еще что? — прикрикнул на нее Анатоль, направляясь к двери. — А вы что уставились? — это уже нам, через плечо. — Найдите ей что-нибудь потеплее!..

Необидное, рабочее ворчание, и мы гурьбой пошли за ним, на ходу хватая пальтишки, очутились на морозном воздухе, завернули Ленку и понесли со Стасом по заснеженной аллее к главному корпусу…

8

Такая длинная ночь.

Как будто наступила навсегда, и мир будет пребывать в непроницаемом, тихом мраке. Внизу, в глубине черной пропасти, снова горит костер, я ощущаю его слабое тепло. Рыбак сидит на берегу, ловит лещей и, возможно, вспомнил меня. Мне нельзя к нему — температура тридцать восемь и четыре десятых… Пораженный организм теряет сопротивляемость к простудным и заразным заболеваниям.

Завтра повезут в экспериментальный корпус клиники. После обследования в лаборатории общей радиоактивности человека электронно-вычислительная машина обработает данные. И потом картину заболевания моего организма воспроизведут в «фантоме».

Фантом — натуральная модель человеческого тела, мой двойник.

У него полиэтиленовые, наполненные средой, равной по плотности живой ткани, голова, грудь, руки и ноги. Он не встанет и не побежит, не оглушит никого криком или смехом, пока в него будут вводить порции радиоактивных изотопов, поражая его в одинаковой со мной степени.

Затем кто-то начнет искать вариант лечения. Или сразу скажет, что не следует попусту тратить время — никаких шансов.

Сегодня «фантом» лежит, разобранный, в упаковке. Завтра его перенесут на лабораторный стол. «Фантом» в переводе на русский — призрак.

Такая длинная ночь.

Длиннее той, когда у Светы было плохо с сердцем, и мы не спали до утра.

И целая вечность по сравнению с той, когда мы собрались в нашей берлоге, пили коньяк и ели огромного сазана. Сазан весил около пуда, мы ездили за ним в гостиницу «Южная», где он лежал в камере хранения. Тяжелого и мерзлого сазана мы пустили в ванну с горячей водой, он оттаивал часа два.

Стол мы внесли в холл, там пили, закусывали, но веселья в полном смысле у нас не получалось. Если Ашоту удавалось поймать музыку, Анатоль приглашал одну из девушек и танцевал, потом наступала пауза, и каждый думал о своем. Похоже, что все ожидали развязки, но занавес был опущен, и антракт затянулся.

Лена сидела от меня близко, иногда я наблюдал за ней. Мягко очерченные губы ее складывались в полуулыбку, если она замечала, что чье-то внимание обращено к ней. Она недолго выдерживала взгляд, и светло-серые глаза на чуточку удлиненном лице ее темнели, словно на них набегала тень. И она опускала голову. Светлую прядь, часто падавшую на лоб, она смахивала резким движением руки, как отгоняла бы муху.

Света облокотилась на шахматный столик, была бледна и скованна, глаза ее, под которыми разлилась болезненная синь, словно искали место для уединения.

Надя — та без конца крутила головкой, без конца натягивала коротенькую юбку на круглые колени, а когда Анатоль удачно острил и было смешно, она сначала смотрела либо на Свету, либо на Лену и, видя, что они смеются, тоже смеялась, но уже последней. Зато Рая начинала заливаться, едва Анатоль открывал рот. Компанейская девушка, ничего не скажешь. Она была полновата для твиста, но, танцуя, забывала обо всем. От резковатых движений тесный подол платья поднимался высоко, тогда слышался голос Нади: «Райка, следи за собой», а Рае — хоть потоп, и мужчины, кроме Ашота, принимались разглядывать свои ноги.

И Рая, компанейская девушка, сделала так, что мы приступили ко второму действию вечеринки.

— Мальчики, пью за вашу бомбу! — сказала она и поднесла стакан с коньяком на донышке к пылающим губам.

Все ошалело посмотрели на нее, а она выбросила вверх руку, в которой была зажата книга А. Кларка «Рождение бомбы». На белой обложке ярко-красный шар — книгу мы купили со Стасом в Москве, и она валялась на подоконнике.

Я тоже выпил за бомбу, отпила из своего стакана и Лена, потом она подалась ко мне и шепнула, что ей хочется подышать воздухом.

Тихо и тепло было на улице, падали редкие снежинки, сквозь неплотные, низкие облака просвечивало расплывчатое пятно луны.

Мы долго шли по аллее вниз, надо было о чем-то говорить, но я не знал, о чем, и от злости пнул по большому снежному кому — он разлетелся, обдал нас колючими, холодными осколками.

— Медвежье баловство, — сказал я, осуждая себя, и взялся отряхивать Лену. — Вы живете в Москве, Лена?..

Неужели я не мог без этих идиотских вопросов о местожительстве?

— Да, мы с девчонками закончили десятилетку, в институт не пошли, от нечего делать устроились кто куда… Дружили в школе, теперь что ни делаем — вместе… И вы тоже?

— Не совсем, — сказал я.

— Но ведь вы делаете одно дело, а это еще больше сближает…

Я промолчал.

— У вас был выбор или…

Она теперь не отстанет. Любопытство делает прямолинейной даже самую умную женщину.

— В таких случаях я говорю о призвании, — сказал я.

— И вы знали, что вас ждет…

— Достаточно знать, чего от тебя ждут.

— Но рано или поздно вы должны были задуматься.

Ах, Анатоль, чтоб твой вяленый язык занял место в музее госбезопасности в разделе «Болтун — находка для врага!»

— Это неминуемо рано или поздно… — сказал я небрежно.

— А я промочила ноги, — сказала вдруг Лена, остановилась. — И вспомнила, как вы меня несли…

Давно бы так. Я поднял ее на руки