Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости - Мэри Стюарт

Стефанос, должно быть, понял меня по интонации. Остановившись, он дождался нас и что-то сказал Саймону.

— Что он говорит? — спросила я.

— Что примерно двенадцать лет назад было два-три небольших толчка. Кстати, этот небольшой. Дальше горы очень сильно изменились. Он говорит, что только тот, кто бывает на Парнасе почти ежедневно, сможет узнать знакомые места, если сойдет с дороги. Еще он говорит, что с тех пор, как он нашел Майкла, все совершенно изменилось. Тогда там было лишь открытое пространство у подножия низкой скалы, теперь же заваленная расщелина или впадина.

Когда Саймон закончил объяснения, Стефанос кивнул. Взглянув на меня из-под величественных белых бровей, он задал Саймону вопрос.

— Ты устала? — перевел Саймон.

— Нет, благодарю.

Саймон улыбнулся:

— Только не мучь себя, поддерживая честь британских женщин, хорошо?

— Я правда не устала. Просто жарко.

Близ меня блеснули шокирующие розовые носки — Нико грациозно, как коза, спрыгнул с камня. Вытащив из кармана бутылку, он отвернул колпачок.

— Попейте, мисс.

Я приняла воду с благодарностью. Бутылка воняла аммиаком, словно здоровый осел, но вода оказалась вкусной и даже прохладной.

— Греческие крестьянки, — заметил Нико, разглядывая меня своими ясными глазами, — могут часами шагать по труднопроходимой местности без воды и еды.

— И верблюды, — добавила я, закупорив бутылку и возвращая ее ему. — Благодарю, Нико, очень вкусно.

— Вы доставили мне наслаждение, прекрасная мисс.

Нико протянул бутылку Саймону. Его взгляд и жесты каким-то образом выразили самую ласковую заботу.

Улыбнувшись, Саймон отрицательно покачал головой.

— Хорошо, — сказал Стефанос и повернулся, чтобы снова продолжать путь.

Они с Саймоном опять оказались впереди, а мы с Нико заняли свои позиции в тылу.

Время, должно быть, подбиралось к полудню, когда мы почти добрались до впадины. Тропу мы оставили где-то за камнепадом, свернули, следуя по пятам за решительным Стефаносом, и оказались в пустыне камня и сухой земли.

Временами нам приходилось брести, утопая в красно-коричневой пыли, усеянной щебнем, порой попадался более легкий путь на зубчатых полосах белой естественной породы. Солнце стояло высоко, и жара была несусветная. Воздух так сильно дрожал, что казалось, будто бесконечная линия гор пульсирует. Если бы не прохладный ветерок, который постоянно дует на этой высоте, перенести все это было бы невозможно.

Когда мы отмерили две трети пути, я обрела второе дыхание и зашагала довольно легко, чувствуя, что отнюдь не плохо поддерживаю честь британских женщин.

— Греческие крестьянки, — заметил Нико, — носили этим путем дрова, виноград и вещи. Регулярно.

— Еще одно слово о греческих крестьянках, — заявила я, — и я завизжу, лягу на землю и не сделаю ни одного шага. И потом, я тебе не верю.

Он ухмыльнулся.

— Дa, это неправда, — уступил он. — Я считаю, что вы замечательная женщина.

— Нико, ты так любезен.

— И очень красивая, — добавил он. — Хотите яблоко?

Выудив из кармана яблоко, он протянул его мне, как Парис, преподносящий приз Афродите. Было очевидно, что взгляд, полный молчаливого восхищения, был не раз им опробован и не раз срабатывал.

Сработал он и сейчас. Мой моральный дух тут же поднялся. Я засмеялась, взяла яблоко и поблагодарила его, и тут же начались препирательства — ни он, ни Стефанос не дозволяли мне его есть, предварительно не почистив. Нико хотел его почистить сам, но нож был у Стефаноса, и, будучи греками, они стали бурно дискутировать по этому поводу, между тем Саймон почистил яблоко и протянул его мне.

— Самой красивой, — прокомментировал он.

— Соперничать-то не с кем, — заметила я. — Но все равно спасибо.

Вскоре мы достигли цели.

Впадина находилась не очень высоко. Арахова расположена в трех тысячах футов над уровнем моря, мы поднялись примерно на восемьсот или девятьсот футов от села. Таким образом, мы все еще обретались на обширном подножии Парнаса, но создавалось впечатление, что цивилизация осталась позади на миллионы миль. С того момента, как деревня скрылась из виду, ни единое живое существо не встретилось нам на пути, лишь ящерицы да стервятники, которые сладкозвучно кричали, высоко паря в дрожащем мареве. Собственно говоря, впадиной это место нельзя было назвать. Это больше походило на ложбину, выдолбленную посреди низких, возвышающихся на крутом, длиной в милю, хребте скал, напоминавших лошадиную гриву. Издали эта гора казалась монолитной, на самом же деле она вся состояла из зубчатых выступов, между которыми струились вниз снежные потоки.

Весь вид свидетельствовал о том, что здесь потрудились могучие силы земли. Вырвав из недр гигантские каменные глыбы, землетрясение обнажило залежи известняка, и крутой, тянущийся на сотни футов склон окаймляла рыхлая и чреватая опасностью осыпь.

Подойдя к ее краю, Стефанос свернул, и мы коротким, отвесным путем пошли в обход. Поднявшись на высоту примерно на уровне вершины, мы оказались близ скальной гряды, вдоль которой тянулся спуск — он-то и привел нас в конце концов к границе впадины.

Старик остановился, опершись на клюку, и стал дожидаться нас.

Саймон стоял с ним рядом, глядя вниз.

— Это здесь?

— Да, это здесь.

Человеку понадобились бы века, чтобы продолбить в камне такую впадину. Сотрясателю Земли же, вероятно, потребовалось всего пять секунд, чтобы вырвать из горы полукруглый кусок и разбросать его осколки во все стороны так, что из зубчатых скал образовалась неприступная стена. И вот появилась на свет неровная круглая ложбина, напоминавшая кратер, в семьдесят футов в диаметре. На северной ее стороне — как раз где стояли мы — высилась стена нетронутой породы, вся остальная площадь была завалена огромными валунами.

Центр кратера был открыт, но округлые его стены покрывала уже знакомая красная пыль, и отовсюду торчали острые зазубрины. Весной здесь, должно быть, красиво: я видела останки каких-то ползущих растений и кустов — альпийской растительности, которую после зимы поят тающие снега и дожди. Цепляясь за стену, зеленел можжевельник, а у моих ног прямо из камня торчали два колючих куста — по виду остролист, но почему-то с желудями и с колючими, будто морской еж, чашечками.

Как выяснилось, спуститься в ложбину можно было лишь по пролому справа. С высоты мне показалось, что я вижу след от прежней тропы — она вела на запад и исчезала за отрогом.