Алхимия единорога - Антонио Родригес Хименес

Было холодно, нас донимали усталость и дождь. Итак, мы отправились в малую гавань острова Свети-Клемент, где нас уже поджидали отец Диниса, взявшийся управлять лодкой, и не кто иной, как Тонко; весь его хмель как рукой сняло. Тонко помог нам подняться на борт, и мы расселись в лодке, стараясь ее не кренить. Динис, его жена и двое детей простились с нами, пожелав счастливого пути.

Когда наконец мы отчалили, начались болтанка и качка. Лодка уходила подальше от береговых скал, но так, чтобы берег не терялся из виду. Мы провели на воде всего десять или пятнадцать минут, но из-за качки казалось, что прошло втрое, вчетверо больше времени. Волны яростно лупили в борта плоскодонки, перегруженной испуганными людьми. Мы не только не желали погибнуть — некоторые из нас собирались жить вечно. Однако сейчас самым главным было выжить.

Наша лодка накренилась, на мгновение показалось, что все мы вывалимся за борт. Соленая вода хлестала нам в лицо, попадала в рот, в нос и в уши. Мы всерьез испугались неминуемого крушения, как вдруг раздался крик Барбьери:

— Этого еще не хватало! Судно по правому борту!

Другая лодка, значительно больше нашей, стремительно приближалась, ее нос надвигался на нас. Если она не сбавит ход или не сменит курс, наше суденышко разломится пополам, а на берегу нас ожидают только неприступные скалы. Бухта осталась далеко позади, рядом не было отлогих пляжей, до которых мы могли бы доплыть. Итак, на нас напали там, где очутиться за бортом означало погибнуть в волнах, а остаться в лодке значило погибнуть от пуль или взлететь на воздух при взрыве.

— Стой, стой! — крикнул Барбьери отцу Диниса.

Тот молниеносно повиновался, словно Велько был здесь капитаном.

Лодка наших преследователей тоже сбавила ход и стала нас огибать. Мы вздохнули спокойней: по крайней мере, столкновения не будет. Логично, ведь нападающие стремились отобрать у нас книгу, а не утопить ее в морской пучине.

Я насчитал в чужой лодке шесть человек в черном, с лицами, прикрытыми капюшонами. Мы не знали, кто они такие, и, хоть я подозревал Рикардо Лансу, надежных доказательств у меня не было.

Теперь оба судна стояли, раскачиваясь на волнах, моторы урчали на малых оборотах. Две скорлупки грецкого ореха посреди морской бури.

Встав к борту борт, мы смотрели друг на друга. Один из преследователей, устроившийся наносу, держал нас на прицеле, еще один остался у руля, а остальные четверо перепрыгнули на нашу лодку, сильно ее раскачав.

Низкорослый субъект шагнул ко мне, словно бросая мне вызов. В руке его блеснул огромный нож — такими ножами на охоте свежуют оленей и кабанов. Он вдруг направил оружие на Джейн, но, прежде чем сверкающее острое лезвие коснулось ее кожи, я обезоружил наглеца, вывернув ему руку. Он верещал как свинья, пока я не двинул его локтем в трахею. Потом я попытался ухватить злодея за волосы, чтобы удар в нос пришелся наверняка; я сумел ухватить лишь капюшон, но парень все равно рухнул как подкошенный. Он показался мне знакомым… Кажется, мы с ним ходили в один спортзал? Невысокий, с козлиной бородкой, с длинными курчавыми волосами, вполне симпатичный с виду… Да, точно, мы с ним вечно перешучивались во время занятий. Неужели это тот самый Хуан Торрико, студент с факультета информатики? Как он здесь оказался, зачем подался в наемники? Меня утешало лишь предположение, что передо мной — двойник Торрико, живущий на другом конце света.

Пока я дрался с одним из нападавших, Велько, Фернандо и сын Дагмары пытались разоружить остальных троих, а стрелок на носу никак не мог хорошенько прицелиться. Велько, выкинув своего противника за борт, воспользовался суматохой, чтобы достать из пакета короткоствольное ружье и выпалить в человека на носу чужой лодки. Тот замертво свалился в воду. Вторым выстрелом Велько сразил вражеского рулевого — и тут же скомандовал нашему капитану уходить. Потом перезарядил ружье и выпалил сразу из обоих стволов. Чужая лодка накренилась, охваченная дымом и огнем. Те, что дрались с Фернандо и сыном Дагмары, сдались и выпрыгнули за борт.

Я не сомневался, что все нападавшие утонули в бурном море, а мы так и не разглядели их лиц. Остался лишь парень с бородкой, но он не подавал признаков жизни. Велько поднял его сзади за ремень брюк, похлопал по щекам, чтобы привести в чувство, а увидев, что тот не реагирует, пинком послал за борт, вслед за остальными.

— Нет! — вскрикнул я.

Мне не хотелось, чтобы мой товарищ по тренировкам так бесславно погиб, но было уже поздно: тот исчез в бушующих волнах.

Однако на этом наши передряги не кончились.

Уже на подходе к гавани Пальмизаны лодка начала оседать, все больше и больше погружаясь в воду. Мы пришли в ужас. В деревянной обшивке обнаружилась дыра, влага просачивалась очень быстро. Пока отец Диниса пытался довести суденышко до пристани, Барбьери вычерпывал ведром воду, и все-таки лодка тонула. Нам пришлось прыгать за борт в сотне метров от берега, там, где море бушевало уже не так сильно.

Я попытался помочь женщинам, но все они превосходно справлялись сами.

Теперь нашим главным врагом стал холод. На берегу нас закутали в одеяла, и мы бегом припустили к ресторану Дагмары.

Я попросил ключ от нашего бунгало, и мы с Виолетой и Джейн сразу отправились к себе: только горячий душ мог спасти нас от пробирающего до костей холода.

* * *

Джейн осмотрела сумку, где лежали книги, и облегченно кивнула.

Я наблюдал за ней, сидя на краешке кровати, а Джейн удивленно улыбалась, словно на сей раз ей не удавалось прочесть мои мысли. Мне нравилось это лицо Кирстен Данст. Я был без ума от непосредственной, свежей и нежной женщины, взгляд которой умел проникать в самую душу. Когда мы смотрели друг на друга, начиналась дуэль, нечто вроде перетягивания каната; чувство и тайна начинали вибрировать, словно стрелка на самом краю шкалы. Я был отчаянно влюблен и мечтал остановить такие мгновения, превратить их в вечность, чтобы никто и ничто не могло нам помешать.

Но в тот миг, когда мои чувства достигли пика, из душа вернулась Виолета, завернувшись в полотенце, которое едва прикрывало ее грудь и опускалось лишь до середины лобка. Она мило улыбнулась, ее огромные темные глубокие глаза нежно смотрели на меня. А во мне уже поднималось желание, сердце заколотилось чаще. Эта женщина с пристальным взглядом, лишавшим меня рассудка, уносившим куда-то в небеса, тотчас напомнила мне, что у меня есть сердце и что оно принадлежит ей.

Я любил ее, я любил их обеих, я научился любить всей душой сразу двух женщин. И они ясно сознавали это и вверялись мне и глазами, и кожей, и желанием, и чувством — столь же прекрасным, сколь необыкновенным.

Мы провели на этом острове несколько недель, и моя скука перешла в беспокойство — я бродил вокруг усадьбы, как дикий зверь, готовый кинуться на домашних питомцев.

Жизнь здесь текла спокойно: прогулки, болтовня, еда, сон и любовь. Не важно, в каком порядке. Дагмара, в длинных платьях из набивного шелка, в ожерельях и браслетах, писала картины, рукодельничала, читала, приводила в порядок бумаги. Официантка Ивана, невеста сына Дагмары, взяла за правило каждый день прислуживать нам за столом, приносить напитки и вообще всячески угождать. Барбьери произносил тосты, пил, веселился и рассказывал истории из своего прошлого. А я штудировал философов — от самых древних, таких как Зосима Панополитанский,[101]Комариус[102]и Химес,[103]до более близких к нам по времени алхимиков — Альберта Великого, Арнольдо де Вилановы, Скота Эриугены.[104]В обширной библиотеке Дагмары нашлись труды, посвященные тайным обществам; их загадки нельзя было обойти вниманием. Так я получил представление о розенкрейцерах и мартинистах, о франкмасонах, спиритах, теософах и о многом другом, до чего успел добраться. Меня особенно завораживала восточная философия, я хотел досконально разобраться в ней.