Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки - Геннадий Александрович Есаков

намерение неправомерно отобрать жизнь ближнего». В данном случае обвиняемые, когда они стреляли из высокомощного, пробивающего стены оружия в обитаемое жилое помещение, с очевидностью проявили обдуманное намерение неправомерно лишить других жизни (курсив мой. – Г.Е.). То обстоятельство, что они не могли видеть всех потерпевших, никоим образом не отрицает точно выраженный злой умысел или намерение убить относительно тех потерпевших, кто находился в помещении и подвергался опасности, но, по счастью, не был убит».[1132]

Как явствует из приведённого, суд счёл, что подтверждением субъективного намерения на причинение смерти всем обитателям жилых домов с несомненной достаточностью (исходя из здравого смысла и житейского опыта присяжных) служит объективный факт намеренного использования смертоносного оружия в особенности с такими характеристиками, как в настоящем деле. Именно в силу объективных обстоятельств – смертоносности оружия и характера его использования – и обычно наличествующей в ситуациях подобного рода связи таких обстоятельств с субъективным феноменом mens rea (т. е. намерением причинить смерть другому человеку) были, по мнению суда, обоснованно отвергнуты доводы обвиняемых об ограниченности имевшегося у них намерения на причинение смерти лишь двумя потерпевшими. Сделай обвиняемые по одному выстрелу, как вполне справедливо отметила апелляционная инстанция, можно было бы сделать иной вывод: о том, что намерение на причинение смерти было проявлено только в отношении двух человек.[1133]

Принципиальна для современного понимания презумпции mens rea и её юридическая природа как допустимого вывода.

Следуя рассмотренной серии решений Верховного Суда Соединённых Штатов, суды штатов и федеральной судебной системы стали единообразно трактовать старую презумпцию намеренности относительно естественных и возможных последствий деяния в терминах допустимого вывода (или фактической презумпции), считая, что она «не должна формулироваться так, как если бы она образовывала презумпцию в пользу штата, которую обвиняемый должен опровергнуть».[1134]

Ярким примером тому может служить иллинойский казус 2003 г.[1135] В последнем Верховный Суд штата столкнулся с вопросом конституционности нормы уголовного кодекса Иллинойса о неосторожном убийстве. Согласно § 9–3(Ь) УК Иллинойса, «в делах, связанных с неосторожным убийством, нахождение во время вменяемого нарушения под воздействием алкоголя либо любого другого наркотика или наркотиков должно презюмироваться доказательством неосторожного деяния, если это не опровергается доказательствами противоположного (курсив мой. – Г.Е.)». Сочтя такую формулировку обязательной презумпцией, связанной с возложением на обвиняемого бремени её опровержения, суд решил, «что § 9–3(b) создаёт неконституционную обязательную презумпцию неосторожности».[1136]

Прилагая по-новому сформулированную презумпцию mens rea и к традиционной для неё области тяжкого убийства,[1137] и к оставшемуся обширному пространству уголовного права,[1138] суды штатов и федеральной судебной системы постепенно выработали практически единообразный терминологический стандарт данной презумпции, инструктируя присяжных следующим, к примеру, образом:

«Вы можете, но не обязаны (курсив мой. – Г.Е.) сделать заключение о том, что лицо намеревается совершить то, что он (она) совершает или что является естественными и необходимыми последствиями его(её) собственного деяния. Намерение может быть установлено выводами из всех фактов и обстоятельств дела при условии, что вы убеждены из всех таких фактов и обстоятельств вне разумных сомнений в том, что обвиняемый обладал требуемым намерением».[1139]

Примечательно, что чуть ранее по сравнению с американской практикой, в 1960-х гг., английский законодатель также отверг возможность инструктирования присяжных относительно mens rea в терминах обязательной опровержимой или даже обязательной окончательной презумпции.

Поводом к тому стало вызвавшее вал критицизма, прокатившийся по всем странам семьи общего права, решение Палаты Лордов по делу Дж. Смита, вынесенное в 1961 г.[1140] и ставшее очевидным отступлением от практики, сложившейся в 1930-1940-х гг.[1141]Согласно фактам дела, обвиняемый попытался скрыться от полицейского на машине с украденным ранее имуществом. Констебль, преследуя автомобиль, попытался повиснуть на нём, однако в итоге погиб, сорвавшись под колёса встречного транспорта. Судя по обстоятельствам дела, Дж. Смит не желал смерти полицейского, намереваясь только скрыться от него; более того, он глубоко сожалел о случившемся. Тем не менее он был осуждён за тяжкое убийство. Председательствующий судья проинструктировал присяжных следующим образом:

«Если вы убеждены в том, что… [обвиняемый] должен был как разумный человек ожидать с вероятностью наступления тяжкого телесного вреда (курсив мой. – Г.Е.) данному офицеру… и что такой вред в реальности наступил и офицер скончался как [его] следствие, тогда обвиняемый виновен в… тяжком убийстве».[1142]

Уголовно-апелляционный суд отменил обвинительный приговор, сочтя необходимым для констатации намерения причинить тяжкий телесный вред как разновидности злого предумышления доказать не ожидание последствий «разумным человеком», а реальное ожидание последствий данным обвиняемым:

«Если присяжные не убеждены в том, что он фактически ожидал этого (т. е. наступления тяжкого телесного вреда. – Г.Е.) тогда намерение, необходимое для образования злого умысла, не следует… считать доказанным. Этот чисто субъективный подход подразумевает, что если обвиняемый скажет, что он фактически не думал о последствиях, и присяжные сочтут, что это может быть правдой, то он может рассчитывать на оправдание по обвинению в тяжком убийстве».[1143]

Палата Лордов, напротив, восстановила осуждение Дж. Смита за тяжкое убийство, увязав в своём решении констатацию злого предумышления с неопровержимой презумпцией mens rea, возникающей из объективных обстоятельств содеянного:

«Как только… присяжные убеждены относительно этого (т. е. совершения подсудимым неправомерного и волимого насильственного деяния по отношению к кому-либо. – Г.Е.  не имеет значения, что обвиняемый в реальности ожидал в качестве возможного результата и ожидал ли он вообще что-нибудь… В силу предположения, что он именно так ответственен за свои действия, единственный вопрос заключается в том, являлось ли неправомерное и волимое деяние такого рода, что тяжкий телесный вред был естественным и возможным результатом (курсив мой. – Г.Е.)».[1144]

Решение по делу Дж. Смита, как уже мимолётно отмечалось ранее, вызвало волну критицизма, прокатившуюся от берегов Ирландии[1145] до берегов Австралии[1146] и не утихающую в какой-то мере вплоть до сегодняшних дней.[1147] По мнению Глэнвилла Л. Уильямса, решением Палаты Лордов в структуру mens rea тяжкого убийства была возвращена идея конструктивного злого умысла «на основе “объективного” критерия»,[1148] т. е. злого умысла, создаваемого не реальным личным настроем ума индивида, а могущим не совпадать с предвидением конкретного обвиняемого предвидением «разумного человека», которое небрежно по природе, но отнюдь не намеренно.[1149] Сложно судить, насколько такой подход справедлив (особенно учитывая, что английские суды в 1960-х гг. – как то и было предсказано в одном из комментариев решения по делу Дж. Смита[1150]– избегали следовать последнему[1151]), но доктрина, в сущности, «обрушилась» на единственное «вопиющее предложение в решении по делу Смита, устанавливающее неопровержимую презумпцию намерения