Мы против вас - Фредрик Бакман

Никто не удивился, что трибуна окажется огорожена, поскольку кое-кто проследил, чтобы слух загодя дошел до нужных людей. И Петер знал, кто этот кое-кто. Свои планы Петер изложил только правлению клуба, чтобы получить от правления согласие нанять дополнительную охрану. Петер сделал ход, Рамона ответила. Петер дал ей место в правлении, чтобы она могла принимать решения, которые, с ее точки зрения, были лучшими для клуба. И теперь Петер столкнулся с последствиями.

В перерыве между первым и вторым периодами с краю трибуны поднялся молодой мужчина. Хорошо одетый, аккуратно причесанный, он совсем не выглядел агрессивным, а если бы кому-нибудь из его ближайшего окружения задали вопрос, его приятели ответили бы: «Этого? Нет, не знаю. Как, вы сказали, его зовут? Теему Ринниус? Первый раз слышу».

Он спокойно и деловито спустился с сидячих мест, прогулялся вдоль бортика и свернул вверх, к огороженной лентой стоячей трибуне. Двое охранников не сделали ни малейшей попытки его остановить. Теему забрался на стоячую трибуну, беззаботно продефилировал по ней, даже остановился завязать шнурок. Поглядел поверх арены, выискивая в человеческом море Петера Андерсона. Потом пересек трибуну, вылез с другой ее стороны, как ни в чем не бывало сходил за кофе. Все всё поняли. Теему только что сообщил Петеру, что это его трибуна, и он заберет ее, когда захочет.

Через несколько минут началось скандирование. Сначала скандировали только на трибуне с противоположной стороны зала, но потом, как по команде, люди на рядах ниже Петера подхватили речовку. Никто не смотрел Петеру в глаза, но люди в черных куртках обращались к нему: «Мы повсюду! Мы повсюду! Мы повсюду! Кто захочет нас нагнуть – пусть попробует рискнуть! Мы повсюду! Мы повсюду, всюду, всюду, мы повсюду!»

Это прокричали раз десять. Потом завели другое: «Не прогнетесь вы – не прогнемся мы!» После этого постояли молча, дисциплинированно и сосредоточенно, демонстрируя, как тихо может быть во дворце. Как не будет хватать поддержки Группировки, если она исчезнет.

А потом, словно по неслышному приказу, они снова принялись скандировать, и их речовку подхватил уже весь ледовый дворец. Старые и молодые, черные куртки, белые рубашки и зеленые футболки: «Мы медведи, мы медведи, МЫ МЕДВЕДИ ИЗ БЬОРНСТАДА!»

В том матче «Бьорнстад-Хоккей» победил со счетом 7:0. Разгромил соперников вдребезги. Скандирование на трибунах стало оглушительным, две зеленых стены поднялись по обе стороны арены. Во дворце царило грохочущее чувство единения. Мы против всех. Бьорнстад против остального мира.

Еще никогда в жизни Петеру не было так одиноко.

* * *

На следующее утро в газете появилось интервью с местным политиком Ричардом Тео. Журналист спросил, что тот думает о решении «Бьорнстад-Хоккея» закрыть стоячую трибуну, и Тео ответил: «“Бьорнстад-Хоккей” – клуб для всех. Он не принадлежит ни элите, ни политическому истеблишменту, он принадлежит простым людям – порядочным и работящим жителям этого города. Я сделаю все, чтобы убедить спортивного директора не трогать стоячие места. Никто не умеет так поддержать дух наших ледовых бойцов, как фанатская группа! Клуб «Бьорнстад» принадлежит людям!»

Пару часов спустя Петер получил от владельцев фабрики новый имейл. Они передумали. Они вдруг «осознали огромную ценность стоячей трибуны для местного общества». Так Петер и узнал, что его провели, что его дурачили с самого начала.

Вечером он в одиночестве сидел на кухне и ждал, когда в замке щелкнет ключ. Замок молчал. Мира оставалась на работе допоздна. Когда она наконец вернулась домой, Петер уже спал на диване. Мира укрыла его пледом. На столе стояли бутылка вина и два бокала.

В такое позднее время жечь свет в ледовом дворце казалось не слишком рационально, но, когда Бубу пришел туда, Элизабет Цаккель стояла на льду и била по шайбам. Уходя из дома, Бубу не знал, застанет ли ее там, но все же надеялся. Он почитал младшим «Гарри Поттера», пожелал им спокойной ночи, убрался и постирал. А потом собрал баул и пришел во дворец. Его вел инстинкт. Спать не хотелось, мозг упрямо прокручивал мысли, а Бубу знал лишь одно место, где он это прекратит.

– Поучите меня стоять на коньках? – крикнул он.

Цаккель повернулась к Бубу. Такой острой потребности сбежать от жизни она еще не видела ни у кого.

– В смысле? – отозвалась она.

– На той первой тренировке вы спросили, почему никто не научил меня стоять на коньках!

Это была не констатация, а мольба. Цаккель задумчиво оперлась на клюшку.

– Почему ты любишь хоккей?

Бубу прикусил нижнюю губу:

– Потому что хоккей… это круто?

– Так себе ответ.

Бубу тяжело посопел. Сделал еще одну попытку:

– Я… когда я играю, я знаю, кто я. Чего от меня ждут. Все остальное… так трудно. А хоккей – это… я просто знаю, КТО я…

– Ладно. Поучу тебя кататься. – Цаккель постучала клюшкой об лед – скорее одобрительно.

Бубу шагнул на лед, подъехал к ней и остановился:

– А ВЫ почему любите хоккей?

Цаккель пожала плечами:

– Хоккей любил мой отец. А я любила отца.

– А что ЕМУ нравилось в хоккее? – Бубу наморщил лоб.

– Он говорил, что хоккей – это симфоническая музыка. Папа любил классику. «Штурм унд дранг».

– Это группа? – спросил Бубу, и Цаккель громко рассмеялась. Так необычно.

– Это значит «буря и натиск». Папа давал мне слушать музыку, снова и снова, и говорил: «Все чувства разом, Элизабет, ты их слышишь? Штурм унд дранг!» Так он чувствовал хоккей. Буря и натиск. Всегда.

Бубу надолго задумался и наконец спросил:

– А почему вы ночью приходите сюда и гоняете шайбы?

И Цаккель улыбнулась:

– Потому что это круто.

Потом она учила Бубу правильно скользить. Через несколько часов Бубу спросил, сможет ли он стать по-настоящему хорошим хоккеистом. Цаккель покачала головой и ответила: «Нет. Но можешь стать вполне приличным тренером, если поймешь, в чем твоя польза для команды».

Остаток ночи Бубу ворочался, размышляя над ее словами. На следующий день на тренировке он вышел из раздевалки, на скорости прокатился через площадку и всей массой врезался в Беньи. Беньи, не понимая, что происходит, поднялся и уставился на него:

– Что за…

Бубу тут же треснул его клюшкой по ногам. У Беньи потемнели глаза.

– Да что с тобой?

Бубу, не отвечая, снова ударил его клюшкой по ногам. Остальная команда наблюдала за происходящим, не зная, что предпринять. Бубу потерял мать, тут любой будет не в себе, но все понимали, что еще одного удара Беньи не спустит.

– Бубу, ну хватит… – осторожно начал Амат, но Бубу уже ударил еще раз.