Поздний ужин - Леонид Млечин

— Нормальный.

С патронами он здорово управлялся. Только не помню, чтобы он на охоту когда-нибудь ходил.

— Если оружие так любишь, зачем из милиции ушел?

— Ну, что опять об этом говорить? Чем я там занимался? Пять дней в ресторане дежурил, пять — в магазине, на халяву жрал и пьяниц гонял. А в субботу и воскресенье в гараже в карты дулся. И так до пенсии?

— Надо было в училище поступать. Не все же так живут, — сказал я.

Он пожал плечами:

— Так и терпеливые не все.

— Таксиста из твоего пистолета убили?

Тут он на меня так странно посмотрел.

— Пожалел его, что ли? Такую мразь пожалел? — говорит. — Преподаватель полное право имел его кончить. Ты-то об этом лучше всех знаешь.

И замолчал. Старший у нас неразговорчивый, в меня. Нам для разговора, наверное, не хватало сигарет или выпивки. Да я не курил никогда и не пил. И старший — насчет выпивки не скажу, а не курил точно. Он еще в третьем классе учился, когда я его с «беломориной» засек. Он мне тогда пообещал, что сигарету больше в рот не возьмет, и сдержал слово.

Посидел я еще немного, посмотрел, как он патроны набивает, пожелал ему спокойной ночи и в дом пошел.

«Такую мразь пожалел?» — звучали у меня в ушах слова старшего.

Молдавский таксист появился два года назад, когда умерла лысая бабушка — своеобразная достопримечательность нашего поселка. Волос на голове у нее совсем не осталось, парика она не носила. Детьми мы почему-то боялись лысую бабушку, называли ее колдуньей, считали, что она может напустить неизлечимую болезнь. Зимой ее не было видно, а с весны до осени она неподвижно сидела на стуле возле самой речки, закутавшись в цветастую шерстяную кофту. Когда мы шли рвать кувшинки, обходили лысую бабушку за полкилометра.

Дом у нее был одноэтажный, дощатый, очень сырой, а участок с каждым годом становился меньше, потому что речка подмывала берег. Когда лысая бабушка умерла, появился таксист, предъявил документы, свидетельствующие о том, что он наследник, и оформил дом и участок на себя. Его права на наследование вызывали сомнение, но возражать никто не стал, потому что охотников на бабушкину развалюху не нашлось, а принимать ее на баланс администрации тоже не хотелось.

Таксист за один год поставил двухэтажный кирпичный особнячок с теплым туалетом — на такую роскошь никто в поселке еще не раскошеливался. Машину купил. Но разливавшаяся весной речка мешала подъехать к дому. Тогда таксист, чтобы заезжать к себе со всеми удобствами — прямо с дороги, перенес забор на два метра в глубь территории соседа, преподавателя железнодорожного техникума.

Преподаватель — худой, нервный, стриженный под ежик — побежал в районную администрацию жаловаться. Через месяц появилась комиссия, обследовала забор и убедилась, что таксист самоуправничает. Но преподаватель рано торжествовал победу. В день, когда он уехал в район, чтобы получить копию решения комиссии, его дом сгорел. Когда пожарные до нас добрались, спасать было нечего. И некого.

В доме сгорела жена преподавателя. Она тяжело болела диабетом. По полгода проводила в больнице. Мы уж и не помнили, как она выглядит. Оказывается, накануне преподаватель забрал ее из больницы. Наглотавшись лекарств, она спала и не успела проснуться.

Никто не сомневался, что дом поджег таксист. Но общественное мнение к делу не пришьешь. А свидетели где? Ни свидетелей, ни доказательств.

Преподаватель похоронил жену, получил страховку. Но на такие деньги при нынешних ценах и сарая не поставишь, да и едва ли ему хотелось оставаться здесь, где так страшно погибла его жена. Словом, таксист стал ездить к себе прямо через опустевший участок соседа. С ним в поселке, конечно, никто не здоровался, а через три месяца после этой истории его застрелили…

Мы с женой ложились спать, когда возле станции раздался громкий треск.

— Слышала? — спросил я жену. — Из автомата стреляли.

— Ладно тебе, — пробормотала она, сладко зевая. — Мотоцикл заводят. Спи.

Я встал с кровати и босой вышел на улицу. Постоял на крыльце, вглядываясь в темноту. У соседей слева голубым светилось окно, у соседей через дорогу визжала бензопила — они второй год строятся.

Приятно было постоять на крыльце. В доме тоже хорошо, но жарко от натопленной печки и немного отдает сыростью. У нас единственный участок, где деревья сохранились. Все вокруг вырубили лес, расчищая место под огороды, а мой дедушка не захотел. Конечно, у соседей солнце, тепло на участке, в доме сухо и урожай лучше. Зато у нас на участке столетние сосны, много елей и берез. Воздух — позавидуешь, и с дороги не видно, что на участке делается.

Я спустился с крыльца и обошел вокруг дома. Весь день дождь лил как из ведра, и бак для воды переполнился. Листва забила водосточные трубы, подвешенные вдоль крыши, и дождь заливал оконные рамы. Белила кое-где пошли пузырями. Я понял, что придется завтра брать самую длинную лестницу и чистить трубы.

В кустах смородины что-то зашуршало. Ежик, наверное, подумал я. Прошелестела электричка. Все это были знакомые с детства звуки. Но что-то в наших местах изменилось.

Когда я был маленьким, родители разрешали мне гулять по поселку весь день. Просили только прийти днем пообедать. Мы с женой дочь и младшего сына одних не отпускаем. И другие родители своих детей тоже не отпускают. Когда подруги приглашают нашу дочку на день рождения, я отвожу ее сам и спрашиваю у родителей именинницы, в каком часу забрать.

Мало кто из соседей избежал в последнее время крупных неприятностей. У кого велосипед украли, у кого телевизор.

Хуже всего пришлось тем, кто живет ближе к Горелой роще. Местные ребята давно облюбовали наши дома. Но раньше баловались по мелочи. Дедушка рассказывал, как у него утащили с участка огромную бутыль с вишневой наливкой, которую он выставил доходить на солнце.

Теперь ребята из Горелой рощи тащат все, включая мебель. Вернувшись с юга, куда ездили всем семейством, мы не обнаружили нового дивана и двух кресел. Кто-то разбил окно и вытащил. Следов машины под окном я не нашел. На руках унесли. Не сомневаюсь, что диванчик мой и креслица не далеко уехали. Кто-то в Горелой роще на них нежится.

Кражи еще не самое страшное. Старика сторожа под Новый год чуть не убили. На него напали, а он ружья не хотел отдавать. Лупили его так, что в больницу пришлось отправить.

Такие времена: ограбили, да не избили — спасибо надо сказать.

Под утро я еще раз вышел на улицу. Ночь была холодной. Босые ноги обожгла изморозь. В этот предрассветный час поселок спал и не подавал признаков жизни.

Преподаватель-железнодорожник, лишившийся и жены, и дома, еще двадцать лет назад заказал в районе очки толщиной с лупу. И от военных занятий его освободили, и пистолета в руке он никогда не держал. И где оружие взять, ни за что бы не сообразил. Так что он стрелять в таксиста не мог.